Анатолий Лубичев - Хранители тайны

Он вспомнил, как медленно прохаживаясь по стенам Московского кремля и видя полыхающий вокруг город, окончательно понял всю безнадёжность положения армии, уверовал в бесполезность продолжения борьбы за власть над Россией и её народом.

Он вдруг почувствовал себя одиноким, слабым и никому не нужным в этом чужом краю чужой ему страны, – «Без власти, без славы, без армии… Я убегаю, прячась от взглядов своих солдат и офицеров, убегаю, бросив армию и прихватив «награбленное», как трус и воришка… Смогу ли я вновь подняться с колен?.. Смогули?..»

Невыразимая тоска и жалость к самому себе накатилась на него, он почувствовал себя жалким, беспомощным и забытым всеми… Слезинки сначала одна, за ней другая, потом ещё и ещё… покатились по щеке, падали на его мундир и оставляли на нём маленькие тёмные пятнышки. В тиши комнаты послышалось сдержанное рыдание,

– Мама, Мама, Где ты мамочка?!..

Ни что не нарушало ночной тишины. Конные патрули не спеша объезжали окрестности, проверяя на всякий случай, а не забредёт ли кто.

Во дворе усадьбы на сложенных у костра паленьях, опершись на ружья, сидели часовые. Невдалеке у привязи жевали сено кони.

Молодой француз с едва заметными усиками, задрав голову, внимательно разглядывал чёрное ночное небо усыпанное звёздами. «Такое же, как у нас в деревне», подумал он, заворожённый этим зрелищем.

– Дядюшка Леон, – обратился он негромко к сидящему напротив товарищу, – Может быть, бог забыл о нас?.. Оставил нас наедине с нашими бедами?.. Дядюшка Леон?..

Лицо пожилого француза, покрытое многочисленными шрамами, изобразило глубокую задумчивость. Его большие чёрные с проседью усы с характерным оттенком, приобретённым при постоянном воздействии на них табачного дыма, зашевелились.

– Всякому воздастся по делам его, – произнёс он многозначительно и перекрестился, глядя в ночное небо. Бросив в костёр полено, продолжил,

– Может быть, забыл, а может быть и не забыл, а наоборот – наказанье нам назначил.

– Нет, дядюшка Леон, не назначил. Иначе не послал бы он нас сопровождать этот обоз, что б быть нам подальше от сражений и поближе к дому… А?.. Дядюшка?.. А что за вельможа едет в карете, как думаешь?.. – неожиданно, переведя разговор на другую тему, спросил юноша,

– А что за груз в другой карете, которую так зорко охраняют?.. А что если это сам император?.. А?.. Дядюшка Леон… И вот тогда, когда мы благополучно прибудем во Францию, он наградит нас за службу, а тебя может сделать капралом или даже капитаном, А?..

– Будешь болтать, тебя точно наградят: вперёд французской пулей, чем русской. Я подремлю, а ты смотри в оба, а лучше слушай, ночью слух наиглавнейшее дело. Начнёшь дремать – толкни меня!..

Юноша с опаской огляделся, – Что слушать. А?..

– Слушай… Слу… – тихое похрапывание помешало получить ответ на заданный вопрос.

Луна опустилась за лес. Звёзды ещё ярче засияли на ночном небе.

Пламя то разгоралось, то затухало, и темнота в ответ то отступала, то приближалась, окружая сидящих у костра людей плотной непроглядной стеной.

Юноша положил несколько поленьев в костёр и стал наблюдать, как пламя медленно поедало их. Воспоминания волнами накатывались одно за другим. Не о походах, не о сражениях думалось ему: о родительском доме, о друзьях детства и юности, о маленькой деревушке, где он родился, о вкусной еде какую готовила мама в праздники, о той соседской девочке, весёлой и озорной, при виде которой он ужасно стеснялся и краснел. Она же, видя это, всячески подшучивала над ним. Однажды перехватив его взгляд она подбежала и смущая его своей смелостью спросила: «Что нравлюсь я тебе, берёшь меня в жёны?..».

«Вернусь в деревню – пойду к её родителям просить руки их дочери. А что!.. У гвардейца хорошее жалование. Я подкопил денег, да добыл несколько ценных вещичек – хватит и на свадьбу и на небольшой домик». Он нащупал под одеждой туго набитый специально сшитый пояс».

Согретый этими мыслями и теплом костра он готов был уснуть, как вдруг услышал лёгкий хруст снега за спиной. С опаской обернувшись и всмотревшись в темноту, различил едва заметный силуэт человека у одной из карет. Свет костра ослаб. Карета и тот, кто находился с ней рядом, словно растворились в ночи.

– Дядюшка Леон… – шёпотом позвал он пожилого гвардейца.

Тот поднял голову и, не открывая глаз, спросил сонным голосом,

– Что?.. Что случилось?..

– Я слышал, снег хрустел, и видел кого-то там у кареты.

Похлопав себя по щекам, отгоняя сон, Леон приподнялся, отвернулся от костра и подождав когда глаза привыкнут к темноте стал внимательно осматривать двор. Кони спокойно жевали сено, переминаясь с ноги на ногу. По снегу бегали причудливые тени, создаваемые пламенем.

«Померещилось мальчишке», подумал он и похлопал его по плечу, – Поспи, я посторожу.

– Я видел, дядюшка, я видел…

– Видел?.. Теперь я посмотрю.

Молодому гвардейцу было не до сна. Он крутил головой, прислушиваясь и вздрагивая после каждого звука, издаваемого сбруей или копытами коней.

Тишину нарушили чьи-то шаги и еле слышный скрип у карет.

Пожилой драгун поднял голову, – Эй! Кто там! Выходи! – прокричал он в темноту приготовив на всякий случай ружьё.

Шум прекратился. Наступила напряжённая тишина.

– Эй! Слышишь!?.. Выходи!.. Ну-ка, парень, посмотри, что там за зверь, да поосторожнее, – Леон зажёг от костра факел, приготовленный для этого случая, и передал его юноше вместе с небольшим пистолетом, извлечённым из-под одежд.

Тот с опаской, выставив перед собой оружие, и, высоко подняв факел, медленно пошёл к каретам. Обследовав первую карету, и, не заметив ничего подозрительного, направился ко второй. Часовой, оставшийся у костра, услышал его спокойное, скорее радостное, чем удивлённое обращение,

– Это вы?.. Ну и напугали вы меня. А, что вы здесь делаете?..

Негромкий характерный стон заставил Леона взвести боёк и приподнять ружьё. Через мгновение из-за кареты в сторону узкого прохода между строениями метнулся еле-заметный в ночи человек. Гвардеец мгновенно вскинул к плечу ружьё,

– Стой!.. Стреляю!..

Несколько шагов, и человек скроется в узком проходе… Леон выстрелил, почти не целясь… Неизвестный сделал ещё несколько неуверенных шагов и рухнул без единого звука на снег лицом вниз.

– Да, неплохой выстрел, – вслух похвалил себя гвардеец и поспешил к каретам.

Его юный товарищ лежал на спине, держась двумя руками за левый бок. Между пальцев сочилась кровь. Рядом на снегу потрескивал горящий факел. «Эх парень, что ж ты парень…», – Леон склонился над раненым.

– За что он меня?.. Дядюшка?.. Почему меня?.. Больно. Больно… Дядюшка, я умру?.. Да?.. Это ездовой, наш ездовой… Я умру, да?..

– Ничего, парень, держись, вспомни, после каких ран я выживал. Мы с тобой ещё повоюем!.. Мы ещё поживём с тобой.