Ираида Дудко - Энциклопедия наших жизней: семейная сага. Истоки. Книга 4. Детство и юность Ираиды Глава 3

Однажды я приехала в Орехово, не ставя его в известность, так как должна была сдать в очередной раз кровь. А об этом я никому не рассказывала. Кстати, на приёме у гинеколога, доктор сначала смотрит в паспорт, так и на этот раз, доктор посмотрела, и говорит – «ложитесь в кресло». Провела осмотр и удивилась… Я говорю, что с мужем пока не живу. Она пожала плечами…

Остановилась я в общежитии. Это было всегда возможно. Во-первых, меня все знали – и комендант и уборщицы, а во-вторых, у многих практика была в Орехово, и они летом тоже жили в общежитии.

В этот раз я встретилась с девочкой с нашего курса. Она проходила практику на стройке, где прорабом работал мой Толик. Она поспешила рассказать, что на той же стройке работает девушка – Нина. Она давно и упорно бегает за Толиком. В общем, они вроде бы, как друзья. Когда Толя женился, Нина долго расстраивалась, плакала. Но, когда узнала, что мы, молодожены, живём врозь, ухватилась за это, как за соломинку. Она стала навязывать ему своё присутствие, старалась вместе с ним уходить с работы вечером, и идти с ним «по пути» до самого его дома. Наши отношения, конечно, были для него, не то, чтобы унизительны, а, скорее – болезненными. Ему нужно было кому-то пожаловаться, выговориться. Домашним он не жаловался. А Нина сама вызывала его на откровенность. Он стал ей изливать душу, рассказывать о наших отношениях. Дальше душеспасительных бесед у них дело не пошло. Но для посторонних людей очевиден был факт – их часто видят вместе после работы…

Когда мне это всё «вылили на голову», в первое мгновение, на уровне подсознания сверкнула мысль – «Вот она – причина, за которую можно уцепиться, обыграть её, и сбежать из оков этого законного брака».

В следующий момент меня охватила ревность. Да как он посмел! Это при мне-то, и уделять внимание кому-то ещё!…

Сдав кровь, я уехала в Шатуру, а оттуда написала Толику письмо, в котором изложила ему всё, что о нём думаю. Он сразу же позвонил мне, стал оправдываться, но я была неумолимой, рассерженной, возмущённой. Я обвиняла его во всех смертных грехах, называла обманщиком, чудовищем и т. д. Написала ему письмо. Он сказал, что нужно встретиться.

Я приехала в Орехово, и уже там написала ему письмо.

Кричи – УРА! Хватит, больше унижаться я не желаю. Я согласна после декабря на развод. Это расчет.

Ужас! Я совсем забыла грамматику. Расчет – два «С», или одно? Кажется, два?

Я знаю, пройдёт год, ты не поступишь в институт, поймёшь, что твой поступок не достоин меня и ты сам тоже.

Ты придёшь. Но пойми, будет поздно. Время покажет. А теперь я обещаю, о любви ни слова. Хватит.

Ты знаешь, разумом я поняла, насколько подло ты поступил. Сердцем – нет. Но это пройдёт. Во всяком случае, я больше тебя не уважаю. В сентябре приедут студенты, а до сентября иногда заходи, когда хочешь, мне кое-что будет нужно сделать, ты поможешь. Не беспокойся. Страшное позади. Раз нет уважения, не будет ничего для тебя от моей любви. Ты не достоин её. Почти все вечера буду проводить в драмкружке, так что, ты, вероятно, не будешь даже заставать меня дома.

Но всё-таки, первое – занеси мне, пожалуйста, перочинный нож, а то я всю вилку сломала, и хлеб ломаю. Красиво? Потом я верну, когда привезу из дома.

И ещё будет одна просьба. Сможет ли мама твоя одолжить мне до сентября одну вещь? Я даже не решаюсь писать о ней. Мне очень нужно. Я тебе скажу, что мне нужно.

Письмо ты получишь во вторник, зайди ко мне в среду, в 7 часов вечера, долго я тебя не задержу.

Если ты мне не поможешь насчёт кое-какого устройства (я скажу), даю слово, заявлюсь с вещами к вам, и буду жить до сентября на правах жены, ненавидя тебя.

И ещё раз прошу, не беспокойся, между нами, действительно, всё. Но ты обязан кое о чём позаботиться, о чём, я скажу.

О, Боже! Кляксы, но мне не хочется переписывать. Для кого? Я начинаю ненавидеть тебя.

Хотела написать – подлец! Но я хочу быть выше этого.

До среды. В крайнем случае, нож пришлёшь с Витей, а сам позвони в 7. Я скажу, что мне нужно попросить у вас.

Немного погодя, я прочитаю тебе мой новый рассказ. С твоим мнением я ещё немножко считаюсь. Советую тебе прочитать мне свой фельетон. Из меня критик лучше получается, чем писатель. Советую больше заниматься и писать. Нажимай на грамматику и немецкий. Ещё раз говорю, я переломила в себе себя. И теперь (я знаю, что поздно будет), ты пожалеешь, и захочешь вернуть прошлое. Бесполезно. Я знаю, теперь уже всё, поздно.

До среды.

Мы встретились на нейтральной территории. Он долго оправдывался. Но, в какой-то момент сломался, сдался под напором моих упрёков. Он был всё-таки умным человеком, и, вероятно понял, что дело не в нём.

Когда он замолчал, я стала выговаривать ему, что он обманул мои надежды, что он не любит меня, и только я… В этот момент он и сказал – «Если ты меня всё-таки любишь, как говоришь, пойдём к нам домой, и с этой минуты будем жить вместе». Это называется – «Мат в три хода». Отступать было некуда. Я сказала, что согласна…

И мы пошли к нему домой. Валя окончила институт, и уехала работать на Алтай. Вити тоже не было. Мама с папой поужинали с нами, и нам постелили постель во второй комнате. Первая – большая была проходной и служила столовой и спальней для родителей.

А дальше была ночь, о которой я никогда никому не рассказывала. Я, ведь, не представляла вообще, что представляет собой физиология мужчины, и близкие отношения между мужчиной и женщиной. Даже сейчас удивляюсь, как я смогла дожить до 21-го года, и остаться такой тёмной в этих вопросах.

Короче, мы вместе легли в постель. Когда я почувствовала рядом что-то мягкое, и в то же время упругое, и Толя обнял меня своими крепкими руками, меня охватил такой неописуемый ужас, и мне стало всё происходящее таким противным…

Не знаю, откуда у меня взялись силы, я буквально приподняла его, и скинула с себя с грохотом на пол. А он тоже «озверел», но не от ужаса и отвращения к происходящему, а от упрямого желания овладеть мною. Я много раз скидывала его на пол. Он упрямо возвращался в постель. Мне потом всю жизнь было стыдно вспоминать, и представлять, что думали в это время его родители…

В какой-то момент у меня мелькнула мысль. А чего, собственно, я капризничаю? Ведь, наверное, так оно и должно быть. Когда-то надо познать, решиться…

И в какой-то момент, я решила – пусть так оно и будет, ослабела и, как говорила нам не раз гинеколог, раздвинула ножки. Это был всего лишь миг. И не было больно, как рассказывают иногда в фильмах и книгах. А муж мой, почувствовав, что я сдалась, тоже замер и затих. Он даже не понял, что овладел мной. Правда, на простыни остались пятна, но что было потом, я не знаю.

Светало. Я, молча встала, оделась. Мне было ужасно стыдно. Я не представляла, до чего этот акт неприятен. Я ушла с чувством стыда и даже омерзения к тому, что произошло.