Валентин Солоухин - Беспризорники России

Он не мог логически связать вчерашнее упоминание Мышко о том, что его отец корову зарезал, ночную возню у плиты и едкий запах палёной шерсти. Ясно было, что полицаям, предателям всех мастей живётся и при фашистах не худо, остальные, брошенные по независимым от властей причинам, вынуждены – выживать.

Позавтракав, малыш собрался спросить у матери о Вовке и Жене, как на крыльце затопали и в кухню влетел Вовка.

– Мам, мы привезли хорошего угля. В мешок высыпали целых два ведра, еле дотащили! – восторженно заявил он.

Тётя Дуня, сидевшая у окна и чинившая протёртые задники у Валеркиных бурок, отложила работу.

– А вас никто не видел? – спросила она.

– Там такой снег, и – ни души. Мы с Женькой санки в сарай затащили.

– Пойду посмотрю, – она накинула платок, – детей турнут, поймают, пинка дадут, сумку или ведро отберут. Смотря кто из полицаев на дежурстве. Взрослых – в шомпола, а то и в концлагерь… – поясняла тётя Дуня матери.

Она ушла с Вовкой. Малышу не терпелось тоже пойти на улицу. Бурки не были готовы. Было ясно, что Женька и Вовка совершили нужное дело, но не совсем понятно, почему тётя Дуня недовольна и поругивает дочь:

– Вот попробуй без спроса пойти ещё раз. Получишь у меня, – сердилась она.

– Мам, а мы с Вовкой действовали по-соображаловке. В такое утро все полицаи дрыхнут, а снег, – никаких следов. Зато у нас есть чем топить.

– Чтоб больше не самовольничала. Далеко ли до беды! – строго сказала тётя Дуня.

Валерке всё больше и больше нравилась Женька; как она вчера отбрила Мышка, сына старосты.

Тётя Дуня взялась дошивать задники, а Валерка, чтобы не мозолить глаза, ушёл в большую комнату.

Снег почти перестал. У окна порхали редкие снежинки. Прояснилось. Свет будто исходил от сугробов, нетронутой чистоты белого снега и оттеснял серую пасмурь к редеющим тучам.

«С горки сейчас не покатаешься, такие намёты, но хотя бы поваляться в сугробе, вместе с ребятами расчищать или притаптывать на горе снег. Если на улице мороз, то лучше расчищать…» – думал Валерка, посматривая в окно.

Зима затягивалась. Заметно похолодало. Валерка слышал, как одна старуха сказала: «Марток – натянешь трое порток». Небольшой городской сквер, в основном из деревьев белых акаций, вырубался для отопления здания, в котором с одной стороны располагались полицаи, а с другой – немецкая комендатура. Ни для кого не было секретом, что оккупанты держатся только с помощью предателей. Пропагандистская шумиха, с помощью которой немцы привлекали разноплемённых выродков, была единственной у них опорой среди местного населения. На службу в полицию немцы в первую очередь брали интернационалистов; начиная с хохлов. Те, которые с первого дня шли от границ и уцелели, – были из рядовых и даже из младших командиров. А те, которые помнили приказ Гитлера: «Солдат, у тебя нет сердца, разума, убей русского, убей советского!..», – помнили и убивали, заставляли убивать – эти за короткое время стали значительными карьеристами, службистами, псами у фашистов.

Они умели организовывать и отсылать в Германию эшелоны с ценными грузами, с помощью которых восполнялись фронтовые потери. Россия – это кладезь неисчерпаемых богатств и дешёвой рабочей силы. И сейчас большая часть промышленных районов в руинах, немецкие войска чуть было не вошли в Москву, и непобедимые армады продвинулись к берегам Волги, вопрос победы у фашистов почти решён. Холода помешали, придётся повременить. От Москвы отступили, в других местах преуспевали, теперь дело техники, – убей русского, и пусть его убивают и советские. Интернациональные дивизии используются умело и на полную мощь. Солдат привыкает к победам, а чувства победителя сродни чувствам властителя. Вот он на оккупированной земле, в чужой неведомой стране – один, с винтовкой. Ему бы из-за каждого угла, из окна грозила смерть, но вот рядом с ним предатель, который готов ему служить, убивая своих. И высший его вдохновитель говорил об этом: «Убей русского…» – уничтожь ту силу, которая окажет тебе сопротивление. Дальше – убей советского, за «советским» бесконечная цепь, кого надо убивать. Задача оккупанта – больше убивать и думать о том, как при этом уцелеть. «У тебя нет ума, сердца…» – ты вроде машины или скотины, хотя у скота есть то и другое, но он ещё не достиг того уровня своего развития, чтобы воспользоваться тем, что определяет добро, продолжение мирной жизни. Животным и машиной надо управлять, тут тебе и упрощение окружающей среды, ставка на примитивность. И вот они – эти примитивы, которые готовы служить завоевателям.

Не все об этом размышляли, чувствовали это. Инстинкт, внушение, а за этим лестничная иерархия. Главное – оттолкнуть человека от его земного предназначения, лишить разума, культуры, в крайнем случае – увести от классического понятия этой культуры, ибо за этим понятием, за классикой – тысячелетия, великое развитие и достижения человеческой мысли. Власть у человека – дорога в золотой век, власть у дьявола – путь в преисподнюю.

На сугробах, чистом, снежном плате – ни следа, обездоленный войной городской житель, обречённый на безделье и выживание, не торопился покинуть жилище. На улице его ждала ещё более жесткая неопределённость, чем в неуютном холодном жилище.

Разного рода информация проникла в сознание невесть откуда и каким путём. Дети узнали, что тётушка с матерью ночью ходили к сараю старосты и унесли кожу забитой коровы. Это из неё они сварили холодец. Все, за исключением Нинки, кушали, и никто не говорил о запасах еды; насколько хватит, но дети знали, они знали об очередном угоне молодёжи в Германию. Прошёл слух и о разгроме фашистов под Москвой. Понятно, что в присутствии детей взрослые не молчали о значительных событиях.

Когда идёт война, в которой после удачно проведённых операций намечается победитель, он забывает о человечности. Жестокость – это власть, а если эта война достигает больших масштабов, тут от победителя, кто желает выжить, не ждут милости, а предлагают ему свои услуги. Тут – держись народ побеждённый, слуги, случается, горазды на такие зверства, что хозяева содрогаются.

На нейтральной полосе, чтобы дети не погибли, мать прятала всех в погреб, прятала от мародёров еду, которую не стала бы есть дворняжка, просидевшая сутки на цепи. А они вот, завоеватели Европы, дети разных народов, шарили по квартирам и забирали всё, что им глянется, даже то, что не стала бы лопать собака.

Мать сумела увести малышей из того ставшего привычным ада, и они в новой обстановке. Живут вдали от выстрелов и взрывов, кушают сытно, в нормальной квартире. Каким вкусным ребятишкам показался холодец из кожи коровы. Они, конечно, не представляли опасности: мать и тётя Дуня пошли за кожей в сарай старосты. Он мог, если бы увидел, пострелять их. У него винтовка, немцы доверяют ему.