Лада Миллер - Мурашки для Флейты

А Ромка – что с него взять, за пигалицей увязался, вот как только она стала собираться, как только ножку свою в голубом башмачке на подоконник, заляпанный мокрым снегом поставила, так и заскулил, заметался. Ещё бы – я же понимаю, что они одной породы. Той самой – Агатковой. Им друг с другом сподручнее. К тому же, собаку обидеть ещё легче, чем женщину. Собакам Агатки тоже, знаете ли, нужны.

А мне? Мне нужен Генка. Вот как небо. Но неба хватает на всех, а Генки не хватает даже на бедную Зою. Как там её нога? Надеюсь, что зажила. Это только сердце никогда не заживает.

Рома-бывший муж иногда забегал, ни о чём не спрашивал, видел, что я на лицо опавшая и серая, но что тут скажешь. Прибежит, сумку с продуктами оставит, чмокнет в затылок, склонённый над рукописью и ага.

Инка его рыжая должна была скоро рожать. Поэтому ему тоже было не до разговоров.

Хоть она и тигрица и всё такое, но мне было понятно, что Инке уже за тридцать, и что поздний ребёнок – ещё одна отчаянная попытка прилепить к себе моего бывшего, да так крепко, чтобы уж до смерти не отлепился.

Правда, Ромочка отлепляться не собирался, видно ему с этой самой Инкой было лучше, чем со мной. А может быть, дело в том, что он у неё ничего не забирал, а наоборот, отдавал? Ведь когда всё отдашь, уже и уходить не захочешь. Ах, права, права была моя дорогая пигалица, впрочем, я и не сомневалась.

Вот только мы с Генкой были исключением из правила. Отдавали себя друг другу, отдавали, да так ни с чем и остались.

Может быть, оттого, что Зое он был нужен больше?

Но что значит «больше»?

И что это странное чувство, когда не можешь без человека дышать?

Весны и лета в том году не было, а как наступила осень, книга была закончена, и стало мне грустно, так грустно, что беззащитно, тут-то я и вспомнила, что самые беззащитные на свете существа – это собаки и…

– И маленькие девочки!

Агатка стоит на пороге, к её ноге прижался Ромка, оба мокрые, грязные. И где только их носило?!

– И где только вас носило? – шепчу я, задыхаясь от объятий, смешков и поцелуев.

Они рассказывают мне наперебой, глотают слова и целые предложения, и только много позже, когда и пёс и ребёнок выкупаны, высушены, накормлены, когда я гляжу с умилением на них обоих, прыгающих от радости по моей кровати, с криками: «Маковые Поля, Маковые Поля», до меня начинает доходить то, о чём они мне пытались втолковать с самого порога.

Оказывается… Вы не поверите – но меня приняли! Меня приняли в Агатки.

Уж не знаю, какие канцелярские препоны и какие небесные волокиты пришлось преодолеть моей несравненной Агатке, но сейчас она сияла, будто медный таз, начищенный до блеска заботливыми руками.

Ах, как же приятно о ней заботиться! Как же я полюбила эту пигалицу! Так полюбила, что сама превратилась в такую же, как она – бесстрашную и беззащитную одновременно.

Итак, я тоже буду Агаткой. И у меня тоже будет своя подопечная. И я ей буду помогать, а то. А в свободное от работы время, мы будем разгуливать все вместе по неведомым Маковым Полям, и…

– Погоди-ка, – пытаюсь я докричаться до прыгающей Агатки. – Погоди-ка. А как же здешняя жизнь? У меня работа, квартира, дети, какой-никакой Ромабывший муж. Кстати, забыла тебе рассказать – его Инка скоро родит, если уже не.

– Уже – да, – говорит мне Агатка и перестаёт прыгать. – Собственно, поэтому я и пришла.

Она вдруг становится серьёзной. Такой серьёзной, что я пугаюсь.

– Говори, ну, – шепчут мои губы.

– Тебе придётся побыть её Агаткой. Инкиной, – говорит мне Пигалица. – Потому что она вчера умерла.

Врачи что-то объясняли, да я не поняла.

– А ребёнок? – в голосе моем ужас.

– Ребёнок? Ах, да, с ребёнком всё в порядке. Девочка. Симпатяга, рыжая. Из наших будет!

И снова комната кружится передо мной, а вместе с ней кружатся храбрая маленькая девочка, добрая говорящая собака и я – женщина неопределённого возраста с очень определённым желанием прижаться как можно крепче и как можно скорее к Генкиной груди и зареветь.

Но не я пишу этот сценарий, а жизнь.

Поэтому слёзы мы отложим до лучших времён – и вот уже в дорожную сумку летят зубная паста, тапки с помпонами, чашка с райской птицей, пижама с мишками, ну а что ещё надо Агатке?

Комната кружится и кружится, и я начинаю кружиться вместе с ней, и кажется, даже немного лечу.

Лечу и реву. Инка, Инка… Ну как же так, а?

С того памятного вечера прошло шесть лет.

Девочку назвали Анютой.

Я её люблю больше жизни.

Больше Генки? Не знаю. Чтобы знать наверняка, надо сравнивать. А сравнивать не с чем, мне не досталось его любить. Я имею в виду, любить вплотную, так чтобы наши поверхности не только соприкоснулись, эка невидаль. Чтобы они притёрлись, но при этом не протёрлись, а засверкали.

Этого не произошло, поэтому иногда мне кажется, что я люблю Анюту и вместо него тоже.

Вся моя нежность – ей, а это ой, как много.

Слишком много для одного Геннадия. А для ребёнка – в самый раз.

Вы, конечно, можете спросить, а как же утверждение меня на должность Агатки? Неужели небесная канцелярия опростоволосилась, неужели я пренебрегаю такой замечательной возможностью выбиться в люди. В смысле, в Пигалицы?

Конечно, нет.

Просто быть Агаткой – это не то, что вы подумали.

Быть Агаткой – это устраивать похороны, утешать своего бывшего в его великой скорби, съехаться с ним ради ребёнка, и в один прекрасный момент понять, что бывший становится тебе тоже немного ребёнком, с мужчинами всегда так.

Быть Агаткой – это отменять пациентов на шесть месяцев вперёд, потому что за новорождённой нужен уход, валиться с ног от усталости каждое утро и каждый вечер, закусывать губы от мыслей, что никто не целует эти самые губы, и тут же забывать, отчего тебе так больно, услышав первое «агу».

Быть Агаткой – это не спать ночами, укачивая чужого младенца, разводить молочные смеси, даже не пытаясь вспомнить, когда сама ела в последний раз, втаскивать коляску на пятый этаж без лифта, вытаскивать её же из багажника, выгуливать чудесного пупса каждый день по два часа, невзирая на погоду, высиживать очереди к детскому врачу, замирать от страха, глядя то на красный столбик градусника, то на побледневшее личико.

– А как же Маковые Поля? – спросите вы. – А как же гулять и вплетать цветы в рыжие кудри?

Что же, скажу по секрету. И это случится, но потом. Пока что – лишком много забот, тех самых, которые держат нас за верёвочки и не дают улететь.

Тех самых, которые уберегают нас от самих себя.

Потому что самые беззащитные существа на свете – это собаки и…

– Маленькие девочки! – кричит Анюта и бежит ко мне навстречу, распахнув объятья, в которых все Маковые Поля на свете.