Антонина Мифтахова - В поле колосок, или Как поймать за хвост птицу счастья

Врач – мужчина средних лет, судя по вискам, уже тронутым серебристым светом, в белом халате, шапочке и медицинской маске, закрывающей его лицо – велел забраться на гинекологическое кресло.

Я с неприязнью посмотрела на неказистую конструкцию, которая внушал мне страх и трепет. Каждый ее винтик напоминал о боли, который доставил мне мой первый в жизни осмотр. Холодные металлические элементы, грубый протершийся местами дерматин неудобного сиденья. Стыд, неловкость, смущение. И злобная тетка, что небрежно расковыряла нежное лоно до крови, взяв мазок для анализа. Я тогда вскрикнула, она с каким-то мало скрываемым удовольствием отреагировала упреком: «С мужиками спишь – вот и терпи!» Позже я, как и все, научилась сжимать кулаки, закусывать губу и терпеть дискомфорт. Но визиты к врачу женской специальности с тех пор всегда сопровождались легкой паникой.

После осмотра врач сообщил, что со мной и малышом все в порядке, но шейка к родам не готова. Воды отошли, а родовая деятельность не началась. Мне нужно выбирать: или подождать и попытаться родить самой, или сразу решаться на кесарево. Но тут же равнодушно добавил: «Имей в виду! Шансы родить самой – минимальны».

– Сама измучаешься, ребенка измучаешь. А в итоге все равно прокесарим. Решай, что будем делать!

Можно подумать, у меня есть выбор!

Врач отошел к столу, снял повязку, и тут я его узнала. Это же бывший мамин ученик! Я помнила его с детства.

– Ой, здравствуйте, а я Тоня, дочка Надежды Сергеевны!

Он внимательно посмотрел на меня, улыбнулся:

– Ого! Как ты выросла!

Стало неловко общаться со знакомым из положения, которое обязывало занимать гинекологическое кресло. Я оперлась руками об кожаную обивку и кое-как спустилась на пол. Беременный живот мешал сделать это грациозно.

– Тоня, не переживай! Сделаю тебе незаметный шов. Ну что, кесарево?

– Думаете, так будет лучше? – мне нужно было авторитетное мнение врача.

– Да, абсолютно! – врач сложил пальцы рук домиком и постучал друг об друга. – Экстренная операционная наготове. Решайся!

– Ох… хорошо. Давайте, – я надеялась, что выбрала из двух зол меньшее. Ничего, кроме надежды, у меня не осталось.

Через полчаса, после всех необходимых процедур, я лежала на операционном столе. Анестезиолог сделал укол в спину, объяснил, что это эпидуральная анестезия. Подождал, когда она начнет свое действие. Тыкал иголками в живот – проверял, не пропала ли чувствительность. Все ждали.

Меня трясло мелкой дрожью. Зубы стучали так громко, что заглушали голоса переговаривающихся рядом врачей. Но не от холода, а от страха. Я не могла унять сокращение мышц, не могла расслабиться, не могла доверить свое тело, своего ребенка этим людям. Пытаясь успокоить, медсестра положила руку мне на лоб и что-то тихонько шептала убаюкивающим тоном. Мой взгляд упирался в стену, на которой висели часы – ровно двенадцать. Начало нового дня. Значит, мой сын родится 2 марта. Надо только перестать трястись, и тогда мне сразу разрежут живот. Раздвинут плоть, вытащат ребенка!.. Нет, так только хуже! Надо подумать о чем-то приятном, отвлечься, успокоиться. Все пройдет! Скорее бы!..

Видимо, врачи потеряли терпение, а может, мое состояние вынудило их ускориться. «Сейчас ты заснешь. Но ненадолго. Не пугайся!» – ласково обратился ко мне анестезиолог и что-то вколол в катетер, который стоял в сгибе моей левой руки.

Я отключилась. Ни света в конце тоннеля, ни калейдоскопа наркотических галлюцинаций. Только пустая темная тишина. Вынырнув из забвения, я с облегчением услышала плач ребенка. МОЕГО ребенка! Незнакомый громкий голос кричал на весь мир, что он родился.

«Мальчик!» – буднично обозначила пол неонатолог.

«Мальчик! – вслед за ней торжественно повторила я внутри себя. – Ребенок родился. Сын!»

По щекам текли слезы – слезы облегчения и радости.

«Я стала мамой!»

Ребенка помыли, завернули в пеленку и положили мне на грудь. Повернув голову вбок, я увидела только серьезное сморщенное личико. Глазки закрыты. Я еще не успела разглядеть его как следует, а медсестра уже взяла моего сына на руки и унесла.

Меня зашили и перевезли в палату интенсивной терапии. В темное полуподвальное помещение. Куда доносились лишь тревожные крики рожениц и требовательный плач новорожденных.

Там я пробыла три дня.

Три дня боли, страха и тотального одиночества. Без связи с мужем. Без посещений родственниками. Даже без права посмотреть на ребенка – он был в детском отделении под присмотром медсестер. Таковы были требования того времени. Три бесконечных дня я испытывала незнакомые ранее физические муки. У меня болел свежий шов, сжималась матка, ломило тело. Я была раздавлена морально. Но бездушную систему это не волновало.

Однажды меня зазнобило. Санитарка принесла одеяло. Укрыла и задержала руку на моем плече. Тепло ее ладони я запомнила навсегда. Единственное проявление человеческого участия в ужасе ПИТа.

Когда меня перевели в послеродовое отделение, в одиночную платную комфортную палату с правом посещения родными, я вновь почувствовала себя живой! Правда, переживаний у меня не убавилось. Несколько раз в день медсестра заносила в палату плотный спящий кулек и через двадцать минут забирала обратно в детское отделение. Как кормить, как будить, что с ним делать – я не знала. Спросить стеснялась. И когда на пятый день после родов пришло молоко, кормить ребенка я не умела. Но это и не требовалось: приносили его уже сытым и довольным.

Через неделю сняли швы, и в день моего двадцатитрехлетия я вернулась домой со спящим сынком в одеялке.

Дома я развернула кулек и впервые по-настоящему увидела того, кого произвела на свет. Малыш сладко посапывал, прижимая к себе ручки и ножки. Настоящие ноготки на миниатюрных пальчиках, мягкие волосики на голове, белесые реснички – не знаю, что поразило меня больше всего. Никогда раньше я не видела новорожденных.

«Господи, это ж не какая-то реалистичная кукла, – проскочила испуганная мысль. – Нет, это живой человек, и сейчас он проснется и обязательно заплачет! И что тогда нам делать? Жизнь не готовила меня к этому!»

Рома аккуратно потрогал ладонью малыша, она почти накрыла его полностью. Мы переглянулись, улыбнулись, осторожно перенесли ребенка в кроватку и на цыпочках вышли из комнаты. Не дай бог, проснется!

После первого дня, проведенного с младенцем день наедине, я весь вечер рыдала у мужа на коленках. Плакалась, что дети – это так сложно! Что ребенок кричит, я ничего не понимаю. И что же будет, если вдруг я совсем не справлюсь? Не смогу накормить, воспитать, поднять на ноги? Вдруг я буду плохая мать? И что тогда?

Рома молча меня слушал, ласково гладил по волосам теплыми пальцами. А потом ловко поменял ребенку подгузник.