Ольга Писаренко - Чижик-Пыжик

Ленку, как больную, которой требуется специальный уход, отделили от братьев, оставленных в Ленинграде, и отправили на лоно природы в Мартышкино. Она не сопротивлялась. Кукловод уже сообщил ей, что впереди ее ждет масса интересного: захватывающие драки с ровесниками, увлекательные путешествия по больничным койкам и безграничные возможности самопознания в полном и абсолютном одиночестве. Болезни ее нельзя было излечить, хромота становилась с годами все сильнее, челка все жестче, а глаза все темнее.

В пятом классе от постоянно опущенной вниз головы или от заложенных природой шуток на спине у Ленки начал расти горб. Ее это сильно обеспокоило. Она поняла, что нельзя больше прятать свое лицо от жизни, пора распрямиться и смело посмотреть ей в глаза. Вернувшись в детский дом из очередной больницы, она открыла дверь в свою комнату, где две соседки развлекались с хомячком вместо того, чтобы делать уроки. Весело улыбнувшись всем трем живым существам, она сказала задорным голосом: «Привет!» Подружки хихикнули от неожиданности, но сразу приняли Ленку в свою возню с юрким грызуном, будто бы она никогда и не была угрюмой и замкнуто-враждебной. С тех пор все пошло куда как лучше. В больницы она стала попадать реже, горб перестал расти, только хромота оставалась, но она решила делать вид, будто хромает специально, потому что ей так хочется. Никто не верил, но все поддерживали ее игру. Кукловод никуда не исчез, только вопросы он теперь закидывал в ее голову менее значительные: вместо «Долго ли мне еще жить?» – «Что я получу завтра за контрольную?», а вместо «Что там с мамой?» – «Кто выиграет в домино?». И шарики стали не черными, а разноцветными, и стукались о череп не так больно. Ленка решила для себя, что всякий ребенок должен иметь счастливое и беззаботное детство, и она не исключение, потому что она тоже ребенок, хоть и хромой, хоть и без мамы, и с кукловодом в голове. Но и другие не лучше: у кого-то мамы с самого рождения нет, вместо хромоты у Лизы очки со стеклами толще тарелки, а у Вали пятно на все лицо, а что у них в головах вместо кукловода – вообще неизвестно. И ничего, все играют и веселятся, значит и ей можно, значит и она будет, и нечего больше упрямиться!

Оказалось, что веселиться она умеет не только не хуже всех, но даже лучше многих. Она придумала для детского дома новую игру: соседи и самогонщики. Первые должны были отыскивать у вторых какой-то заранее условленный секретный предмет, а роль вторых сводилась к тому, чтобы постоянно его перепрятывать. Позже игра усложнилась включением в нее друзей, задача которых состояла в том, чтобы находить самогонщиков и помогать им перепрятывать предметы, а так же милиции, которая по наводке соседей должна была следить за друзьями, отыскивать вместе с ними самогонщиков и арестовывать их, отнимая секретные предметы. Игра захватила всех. Воспитатели были немного обеспокоены этой ситуацией, но у них достало мудрости не вмешиваться, а ждать, пока волна энтузиазма по поводу новой забавы схлынет сама собой.

Ленка всегда выбирала для себя роль самогонщика или друга. Когда ее арестовывали и отбирали секретный предмет, она билась из последних сил, кричала и кусалась. Но арест все равно всегда был неизбежен, таковы были условия игры, которые она сама же и придумала. В голове у Ленки, возле правого и левого виска, друг напротив друга, сидели два противоречащих друг другу вопроса: «Зачем она сопротивляется, если все равно это конец?» и «Почему мама так не делала?». Ленка умела мыслить и понимала, что глупо сопротивляться превосходящей силе, в том числе судьбе. Но тогда почему она каждый раз кричит, кусается и не может остановить себя до тех пор, пока ей не свяжут руки и ноги и не завяжут рот? И почему мама могла? Что такое она знала, чего не знает Ленка? То, что все пройдет и вернется к прежнему состоянию? Но ведь и Ленка знает, что игра начнется сначала. Значит, дело не в этом.

Вопрос, почему мама не сопротивлялась, теперь мучил Ленку. Ей очень хотелось, чтобы кукловод на него ответил, но он был эгоист и отвечал только на те вопросы, которые интересовали его, но иногда совсем были не важны для нее. Так, например, однажды он сообщил ей, что директора детского дома скоро чем-то наградят. Ленка умела радоваться за других, но в этот раз разозлилась, оттого что ее голова забивается ерундой, а важное остается непонятым. Поэтому она пошла к директору и все ему рассказала, решив, что к ней по ошибке залетели чужие шарики. Поскольку весть была радостная, Ленка ожидала положительной реакции: улыбки, поглаживания по плечу, может быть конфеты или печенья, ну а в самом лучшем случае – небольшого приятного разговора. Но разговор оказался неприятным. Ей сказали, что не надо думать, а тем более говорить о том, что ее не касается. И спросили, между прочим, довольно строгим тоном об успеваемости и поведении. По этим двум пунктам были небольшие проблемы, но в сравнении с проблемами других детей они считались мелочью, поэтому ее очень сухо похвалили и отправили к себе.

Ленка вышла из кабинета, плотно и осторожно закрыв за собой дверь, и встала в нерешительности в пустом коридоре, упершись взглядом в переход от коричневого плинтуса к темно-зеленой крашеной стене. Себя она представила плинтусом, а директора – стеной. Вот они вроде бы рядом, вроде касаются друг друга, но плинтус был покрашен так аккуратно, что коричневая краска нигде не заходила на стену, а это означало, что между ними нет ничего общего, они совсем разные: плинтус узкий, длинный и деревянный, а стена огромная и каменная. Зачем он лежит около нее, что ему от нее нужно? Ничего! А вот стене плинтус нужен, иначе она сразу упрется в пол, и это будет ей не очень приятно. Почему же он, директор-стена, так неприветлив с ней? Ведь он в ней нуждается, она нужна ему, и может быть даже он ее любит, как и всех своих сиротливых детей. Ленка резко повернулась опять к двери, вошла и спросила просто: «Вы меня любите?» Директор был похож на Ленина: маленький, лысый и добрый. Он встал, подошел к ней, погладил ее по плечу и сказал так же просто: «Конечно!» Ленка обняла его со всей силы, а потом резко отпустила и бросилась бежать к себе. Ей хотелось кричать от радости, но она понимала, что не стоит нарушать порядок. Потом Ленка несколько дней обдумывала произошедшее и поняла одно: взрослые – это кирпичные стены, надежные, но очень твердые, в них нельзя вбить гвоздь или воткнуть кнопку, чтобы как-то в них проникнуть, нужна дрель.

А через несколько дней кукловод ответил на ее непростой вопрос. Они опять затеяли игру в соседей и самогонщиков. Ленка, как обычно, закричала: «Чур, я – сам!», что означало, что она хочет быть самогонщиком. Но всегда на все согласная Валя с пятном на лице вдруг запротестовала: «Ты всегда сам, так не честно!» Ленка апеллировала к своим авторским правам на игру, но ей это не помогло. Все согласились с Валей и решили, во что бы то ни стало, отправить Ленку на этот раз в отряд соседей. Заставить ее что-либо делать было невозможно, она всегда делала все только по доброй воле. Чувствуя, что, не проявив этой воли, она может сейчас потерять свое недавно обретенное счастливое детство, Ленка выдавила отчетливо и слегка презрительно: «Не надо меня гнать, я сама пойду в соседи, давно хотела!» И пошла, решительно, как она делала все и всегда. Между тем ей было очень непросто. Персонажи игры для нее делились на своих и врагов, и это были не игрушечные враги, а самые настоящие. И сейчас она должна была играть роль своего врага, роль тети Люси, но она не знала, как к ней подступиться, что чувствовать, о чем думать.