Антон Сибиряк - Марго

Но счастливому отдыху не суждено было состояться. Утром принесли срочную телеграмму. Адресована она была Суворову Константину Ивановичу для Лебедева И.А. В телеграмме были две строчки:

= Срочно переделываем отчёт тчк Приезжайте тчк Всё компенсируем тчк Горбачёв =

Прочитав телеграмму, Лебедев пробормотал: «Зря я оставил адрес дяди Кости секретарю».

На поезд билетов не было. Пришлось ехать в Симферополь и вылетать самолётом. Явившись в институт, Лебедев сразу же почувствовал к себе отчуждение со стороны секретаря и некоторых сотрудников, как будто он провинился перед всем коллективом.

В кабинете Горбачёва сидел взлохмаченный Шкундин и размахивал руками. При появлении Лебедева Шкундин замолчал и торопливо пригладил волосы на голове.

─ Уважаемый Игорь Александрович, ─ начал как обычно мягким голосом директор института. – У нас проблемы с Вашим отчётом по оловозаводу. Вы всё правильно отразили, верно оценили и предложили реальные меры улучшения условий труда. Всё это в плюсе. Но есть и минусы. Вы указываете слишком высокие концентрации радиоактивных веществ на рабочих местах в цехе обжига концентрата и даже в лаборатории. Здесь нужно проявить дальновидность и быть поосторожнее. Эти цифры будут анализировать в верхах… Что они могут сказать в наш адрес? Давайте, будем поскромнее… Давайте, укажем концентрацию вчетверо ниже… Давайте, позаботимся о судьбе завода… В Москве уже требуют этот отчёт в оригинале. Там уже средства резервируют на переоборудование завода. – Горбачёв сделал длительную паузу, поглядел сочувственно на Шкундина, встретив его одобрительный кивок, и поставил подбородок на широкую ладонь…

Некоторое время все молчали. Первым заговорил Шкундин.

─ Вы понимаете или нет, товарищ Лебедев? Нельзя всем говорить всю правду. Деньги уже выделили на переустройство завода. Зачем пугать уважаемых людей страшными концентрациями радиоактивной пыли? Зачем, если средства уже к нам переводят? Аргументов и так достаточно. Давайте, напишем, что превышение над фоном только в двести раз. Это уже сильная радиация! Но не в восемьсот же раз!! Зачем об этом всем уважаемым людям знать прямо сейчас? Зачем?

─ Да, действительно, ─ продолжил Горбачёв, как бы прослушиваясь к Шкундину, ─ аргументов вполне достаточно. Поэтому, Игорь Александрович, мы к Вам прикрепим помощницу, и Вы с ней переделайте отчёт, пожалуйста. Это срочно нужно сделать и отослать быстрее. А то из Москвы могут сами приехать за отчётом, да ещё экскурсию потребуют, да ещё говорить с рабочими станут… Некоторые уже говорят об этом прямо.

На Главпочтамте его ждали два письма. Лебедев некоторое время раздумывал, какое открыть первым и посмотрел на даты. Письма были написаны день за днём. Игорь Александрович открыл более раннее.

«Здравствуй, Игорь, мой Орфей! Я не могу отделаться от небесного грома при прочтении твоего письма… Я постоянно рвусь всё рассказать тебе…

Ах, Игорь! Опять о твоём стихотворении. Я прочитала… Я уже знаю его наизусть со всеми запятыми… Все нервы наружу выскочили. Я не могу с собою справиться. Спасай! Хоть тихим словом спасай. Кусаю локти! Зачем же я свою фамилию Славина сменила на чужую – Столярчук?

Не осуждай, не вини. Я в бездну падаю со скоростью Сознания… Ты как кирпич на голову… Совсем не ты – а стих. Стих превратился в бомбу… что взорвалась нечаянно… и сразу – мир затих.

Исаак Ньютон после встречи его головы с яблоком открыл закон всемирного тяготения. А я после твоего стиха ─ "кирпича" открыла бездну. В эту бездну летят все, кто не смог понять, не смог осознать, не смог поверить в закон всемирного тяготения одной души к другой родственной!! И потому у них один путь – в бездну.

Ты же знаешь, я была довольно впечатлительной, непоседливой и взбалмошной девчонкой с претензией на роль принцессы среди своих вассалов. И, наверное, потому до меня не дошёл смысл твоего стиха сразу. А теперь… я увидела в нём слова-ключи, слова-пароли, которые воскрешали в моём сознании обстановку наших редких и случайных встреч! Мы же редко встречались: были на разных факультетах и работали на разных практических базах. Но теперь мне ясно, что ты помнил эти редкие встречи! Они были в твоём сознании! Когда я нашла более трёх таких слов-ключей или паролей, – я обезумела. Ты вправе считать меня умалишённой.

Не ответив тебе на такие мощные стихи, – я, несомненно, обидела тебя. Я поняла вдруг, что ты всегда считал меня умнее, чем я есть на самом деле. Теперь мне понятно, что моё замужество ты вполне мог принять за предательство. Прости меня ненормальную! Ничего не поделаешь: и среди людей с высшим образованием встречаются дуры небесные. Почему «небесные» не скажу… сам догадайся.

Спокойной ночи, Игорёк! Завтра рано вставать…

Робко целую тебя… Маргарита».

Лебедев попытался выровнять дыхание, как после быстрого бега. Сердце его необычно тревожно колотилось. Он впервые за последние несколько лет осознал явственное желание обнять и сильно прижать к себе эту капризную и взбалмошную Маргариту. Он ещё посидел немножко, медленно заворачивая письмо и ни о чём не думая. Мысли его разлетались в стороны и улетали куда-то вверх… но возвращались в каком-то туманном клубке, внутри которого он видел уже другую Маргариту… грустную и озабоченную.

Вскрывать второе письмо ему не хотелось сразу. Он почему-то старался продлить впечатления от предыдущего письма и ничем их не тревожить. Но, глубоко вздохнув, он всё же открыл следующее письмо.

«Здравствуй, мой дорогой, Игорь! Как хорошо обласкало меня твоё письмо! В своей прозе ты тоже можешь быть высоким. Ты запрещаешь мне думать о ненормальностях психики и утверждаешь, что любовь ─ это временная болезнь с длительными осложнениями в виде семейной жизни. Смешно. Но я не смеялась. Я плакала… и мне хорошо было плакать. Я ревела за правду в твоих словах и за горькую правду жизни. Я ревела и была рада своим слезам… как будто бы ты мне разрешил пореветь и пролить слёзы за правду. Вот такие аналогии у нас… Но мне нельзя долго расслабляться. У меня сын, ему уже скоро пять лет, и я должна подавать ему хорошие примеры.

Ты советуешь сместить акценты и писать тебе не о чувствах, а о городе Огре и о работе. Это больше концентрирует внимание и не даёт права расслабляться. Я с тобой соглашаюсь. Хорошо. Слушаюсь. Буду писать о том, что меня окружает.