Антон Лосевский - Якобы книга, или млечныемукидва

С одной стороны, конечно, все это было мне весьма неприятно, потому как обе они мне очень даже нравились, пускай каждая по-своему. Подчас я даже ловил себя на мысли, что само свое участие в столь неоднозначном предприятии как РЦСЧОДН можно оправдать одним уже только знакомством с ними. И с какого-то момента мой интерес в походах на работу заключался не только в денежном вознаграждении, и не только в поддержке проекта «Купи у нас», серьезной мотивацией стала сама возможность быть рядом с этими прекрасными созданиями минимум пять дней в неделю. И разумеется, мне представлялся только один предмет, из-за которого они могут ссориться: и этим предметом был я… вот тут уже начиналась приятная сторона вопроса. Мысленно я буквально превознес бабулю за то, что встроила меня в столь избранную структуру; и пускай я так и не научился пока находить удовольствие в ничегонеделании, все-таки вынужден был признавать, что работаю, безусловно, не на самой скверной работе в этом мире. И многие, очень многие, мечтали бы занять мое кресло-место, сидеть на нем долго и счастливо, реализуя мечту миллионов: работать поменьше да зарабатывать побольше. «А потому и мне, чего уж, пожалуй, грех жаловаться», – приходил я к долгожданному согласию с действительностью.

Эти размышления были оборваны внезапно ворвавшимся в кабинет Минором Камонычем; он тут же бросил на меня гневный взгляд и, едва сдерживая свой гнев, как-то даже прикрикнул: «Никольский, ко мне в кабинет, живо!» Я обескуражено последовал за ним, не слишком понимая, чем вызвано его недовольство, и тем более – каким образом это может быть связано со мной. «Дверь прикрой», – приказал мне Минор. Я последовал его рекомендации, после чего состоялся престранный, последний между нами разговор:

– Ты уволен, – совершенно безапелляционно заявил он мне, добавив, что мне можно все-таки еще недельку походить на работу, чтобы получился полный месяц, и я мог рассчитывать на денежный расчет.

– Вот как? – искренне недопонял я. – С чего это вдруг?

– Просто не нравишься ты мне, плохо работаешь! – бросил он в сердцах, чувствуя и сам, что подобное обоснование звучит не слишком-то убедительно.

Прямо скажем, такой ответ меня даже позабавил: возможно ли плохо работать там, где выполнение какой-нибудь работы даже и не входит в круг обязанностей? На это я просил привести мне в пример работника, который, по его мнению, работает хорошо и продуктивно. Камоныч принялся перечислять имена: по его подсчетам выходило, что хорошо работают все, не считая меня. Имя «Моника» в волнении он произнес аж дважды. Я не стал спорить с ним дальше, выходя, сообщив, что проконсультируюсь еще на эту тему с Козырем Гариком Валентиновичем, хотя тот вроде бы в очередной раз нежился на каких-то чужедальних островах: в конце прошлой недели, во всяком случае, я его что-то уже нигде не примечал. Надо сказать, мое заявление разозлило Камоныча еще больше.

Само собой, я был весьма раздосадован таким необъяснимым поворотом, при этом, в стремлении следовать своей же лесной установке – «Только спокойствие», оставался в то же время довольно спокойным. Тут необходимо заметить, что по ходу воскресной лесной прогулки я успел произвести традиционную духовную работу, давая себе установку, что любой ценой необходимо оставаться невозмутимым во всевозможных жизненных ситуациях и их комбинациях, не размениваясь по мелочам и всячески игнорируя лихорадку людских страстей. И после подобных самоустановок всякий раз я задавался вопросами: возможно ли это – оставаться спокойным, когда кругом творится черти что? Надолго ли хватит такого прекраснодушного настроя?

Впрочем, в минуту моего увольнения спокойствие было продиктовано и тем обстоятельством, что даже если принять в расчет худший вариант: я уволен уже документально и на то имеется санкция самого Козыря, то теперь-то я не пропаду, поскольку дела у «Купи у нас», как я уже упоминал, и вправду пошли, а потому я мог со спокойной душой возвращаться в собственного сочинения проект. Единственное, что меня огорчало в данной истории по-настоящему, так это то, что теперь я буду разлучен с девушками… «Правда, с ними ведь можно встречаться и не на работе, и во всех смыслах – так оно будет даже правильнее», – немедленно нашел я выход.

Вспомнив о своих девушках, мне захотелось немедленно разыскать их и рассказать новость дня. Их, однако, нигде не было. Уже покидая работу, я обернулся у проходной и увидел их у парковки – казалось, они снова ожесточенно о чем-то спорят, а потому, бесповоротно уходя, я принял решение отложить объяснение до завтра.

Следующим, так сказать, утром я явился на работу уже сильно за полдень, едва поспев к обеду, не видя более необходимости соблюдать формальность прихода туда к 11:00, раз уж все равно уволен. С физиономий моих сослуживцев считывалось, что все уже в курсе моей досрочной отставки. Особенно свидетельствовала об этом Моника, ее внимательно-оценивающий взгляд, сочувствующий и сожалеющий; но словами ни она, никто другой, не стали упоминать о досадном происшествии. Вскоре Моника, не удержавшись, прислала мне сообщение в вАбстракте, которым говорила, что она «в шоке», так как я, вроде как, стал первым, кого здесь уволили в принципе, без собственного волеизъявления. На это, помнится, я доверительно отвечал, что сам я не слишком убит горем, хотя причины увольнения мне до сих пор не известны, да и побыть первым хоть в какой-то области – не такое уж позорное дело. Моника отписала, что ей эта история тоже совершенно непонятна: Минор Камоныч, мол, с утра уже выступил с официальным объявлением относительно меня, после чего спешно укатил на заседание в «Kresty». Не зная, что и сказать, я отделался многоточием…

Обсудив ситуацию с Моникой, мне тут же захотелось пообщаться и с Афиной. Отыскав для этого в сети какой-то бессмысленный коллаж, я отправился в ее кабинет, дабы наделать копий. Афина находилась на рабочем месте одна, без ассистентки, что было нам только на руку.

– Приветик, Афина, а меня тут уволили, – бодреньким голосом отчитался я, пытаясь поразвлечь ее неожиданностью.

– Да знаю уж, знаю, – тяжко вздыхая, отвечала она.

Я помолчал, раздумывая, что бы к этому можно добавить.

– И что, тебя даже не интересует, почему Камоныч решил тебя уволить? – нетерпеливо разбила она тишину.

Я слукавил, что не особо интересует, но она, то ли догадываясь, что все-таки это не совсем так, то ли намереваясь выдать всю правду вне зависимости от моих интересов, заинтриговала:

– Поблагодари за это Монику! – нервно выпалила Афина.

– Монику? – переспросил я, – она-то здесь каким боком?

Афина лишь покачала головой, словно бы поражаясь моей неразборчивости в людях.