Рина Гонсалес Гальего - Город на холме

– Шрага, я бы хотела познакомиться с вашими братом и сестрой, если можно.

– Пойдемте.

Мы вышли в полутемный коридор и добрались до чулана. Прежде чем толкнуть дверь, я остановился, прислушиваясь. Моше-Довид, явно подражая своему ребе в школе, громко нараспев рассказывал сказку:

– И тогда Элишева пошла на кладбище за крапивой. А христианский священник решил ее погубить.

– Зачем? – искренне удивилась Риша.

Прожив десять лет на свете, она так и не поняла, зачем люди делают гадости.

– Ну как «зачем»? – замялся Моше-Довид. – Он же идолопоклонник, а они все злые.

Я открыл дверь. Они сидели рядышком на моем матрасе. На том же матрасе спал Исролик, накрытый Ришиной кофтой. Риша резким, немного птичьим движением повернула голову на шум открывающейся двери.

– Шрага, это ты? С тобой кто-то есть? Очень вкусно пахнет.

Моше-Довид несильно пихнул ее локтем, чтобы не ляпала что попало, и встал. Надо заметить, что специально я его не учил. Ему просто нравилось мне подражать.

– Вы извините мою сестру. Она отличает людей по запаху, потому что плохо видит.

– Ничего страшного. Меня зовут Малка. Риша, ты можешь точно сказать, чем пахнет?

– Парком весной. Цветами.

Цветами. Парком весной. Почему у меня всего этого не было? Кому было нужно украсть у меня целый мир и сделать все, чтобы я никогда о нем не узнал?

Малка сидела на полу перед Ришей, а та водила по ее лицу пальцами.

Я провожал Малку до автобусной остановки. Когда мы вышли из-под арки на улицу, она вздохнула с видимым облегчением. Потом повернулась ко мне:

– Я все-таки удивляюсь. Как они вас терпят? Почему вас до сих пор не выгнали?

– Боятся, – пожал я плечами. – Они же смелые, только когда надо туристок шугать и на паломников плеваться. А я здесь вырос, про меня все известно. Они знают, что, даже если вдесятером на меня навалятся, двоих-троих я точно покалечу. Быть в числе этих двоих-троих никому не хочется. Вот и вся математика.

– У вас были конфликты после возвращения из армии? Я имею в виду с применением физической силы.

– Приходилось.

– Теперь я поняла. Они на вас досье собирают. В следующий раз, когда вы разобьете кому-нибудь нос, они сдадут вас в полицию с кучей свидетельств о том, что вы человек неуравновешенный, склонный к насилию. Они хотят убрать вас отсюда всерьез и надолго и сделать это чужими руками.

Да, есть над чем подумать. Кто же в моем окружении имеет достаточно мозгов, чтобы сплести такую интригу. Скорее всего, это рав Розенцвейг, заместитель директора йешивы [22] Высшее религиозное учебное заведение, предназначенное для изучения Устного Закона, главным образом Талмуда. , где я учился. Интриган, каких поискать, но совсем не дурак. Когда он проходил мимо меня на улице, он не ругался и не плевался, но взгляд его становился напряженным, я чувствовал себя так, как будто меня просвечивают рентгеном. Ждет, чтобы я сорвался. Теперь не дождется.

– Шрага, вы меня слушаете?

Такой мелодичный голосок – и такие строгие интонации. Смешно даже.

– Вам будут звонить из разных мест. Если звонят от меня, значит, предложат конкретную помощь. Всех, кто не может вам помочь, я буду безжалостно отсеивать.

Мы дошли до остановки.

– Не поддавайтесь на провокации. Вы уже столько сделали для вашего брата и вашей сестры. Вот моя карточка. Тут все телефоны. Звоните в любое время, с любыми вопросами.

Я не мог произнести ни слова. Видя, что я стою как столб, она уверенно взяла мою руку и вложила в нее карточку. Подъехал автобус. Она улыбнулась мне на прощание и исчезла за затемненными стеклами. Я остался стоять. Автобус уехал, а я все смотрел, как асфальт из серого становится черным под накрапывающим дождем. Надо идти, дети там одни. У меня кружилась голова, мне казалось, что карточка с телефонами светится в темном кармане, мерцает оттуда разноцветными искрами.

Мы сели втроем на кухне чистить картошку. К тому времени Моше-Довид уже закончил рассказ про Элишеву с крапивой и затянул новую историю. Риша слушала и при этом чистила картошку быстрее и аккуратнее, чем я. Я машинально вертел в руках картофелину и думал о Малке. Я хотел остаться с ней наедине и безумно боялся того, что будет дальше. Видимо, я еще не стал светским. Я с удовольствием смотрел с гверет Моргенталер фильмы, спектакли, музыкальные номера, но, когда видел, что дело идет к близости мужчины и женщины, срывался и убегал из гостиной. Она провожала меня взглядом, в котором ясно читалось: «Вот безумный». Я никого не осуждал, просто не хотел думать о другой женщине, обнимая свою, если она у меня когда-нибудь будет. Я научился понимать нерелигиозных мужчин, и с пожилыми женщинами вроде гверет Моргенталер тоже было все понятно, но молодые женщины были для меня тайной за семью печатями. Если Малка улыбалась мне, взяла за руку, дала свои телефоны, обещала помочь – какой интерес ею руководил, профессиональный или какой-то еще? Как мне теперь все это понимать? Конечно, у нас все просто. Все, что связано с женщиной, дурно и грешно. При мне в синагоге стыдили пожилую женщину, которая посмела вслух оплакивать маленькую внучку, попавшую под машину. Ей не постеснялись сказать, что ее голос приведет молящихся мужчин к греховным мыслям. Да, я не в восторге от мужчин в нашем районе, но я все-таки надеюсь, что большинство из них не подонки и не извращенцы. Только подонок и извращенец мог бы прийти в сексуальное возбуждение от рыданий этой несчастной. Таких надо изолировать и лечить, а не подстраивать под них всю общину. Я сделал свой выбор. Я не хочу, чтобы было просто, тем более за чужой счет.

– Шрага!

Это в дверном проеме нарисовалась Бина с тележкой продуктов.

– Ты зачем волочила тележку по лестнице? Почему ты меня не позвала?

– А мне помогли, – обезоруживающе улыбнулась Бина.

– Кто?

– Фейга. Мы вдвоем дотащили.

Фейга – это наша соседка и лучшая подружка Бины. Встречая меня на лестнице, она в ужасе прижималась к стене и отводила глаза.

Бина забегала по кухне, раскладывая продукты, и выдала следующее сообщение:

– Ты не представляешь, что у Котеля творится!!!

Прекрасно. А главное – содержательно. Если бы я приходил к командиру в армии с такими донесениями, то стал бы посмешищем всей базы, меня бы прозвали Стамблер-ой-что-там-творится.

– Что?

– Там женщины молятся группой вслух. У них настоящий свиток Торы. Они его вслух читают, представляешь?

Бедная моя сестренка. В ее возрасте, когда я уже начал кое-что понимать, я завидовал девочкам. Их в школе учили хоть чему-то полезному, давали хоть какие-то знания, нужные в реальной жизни. Если девочка управлялась с домашней работой, она могла читать, что хочет, думать, о чем хочет, особо бойким удавалось даже подрабатывать. Не то у мальчика. Мальчику в этой жизни определены четыре занятия: есть, спать, молиться и учиться. Если мальчик был замечен за каким-то другим занятием, он тут же попадал под подозрение. А Бина искренне любила Тору и заповеди и завидовала мальчикам. Она смотрела на этих женщин с их свитком Торы, как гадкий утенок в сказке смотрел на белых лебедей. Как я, несчастный мальчишка в длиннополом кафтане и штраймле, смотрел на солдат – таких счастливых и свободных.