Розалия Степанчук - Под чёрным крылом войны

В 1944 году Витя закончил 7 класс, и дальше учиться не захотел, стал рыбачить с дедушкой. А тот стал часто болеть, на сердце жаловался. Витя привязался к деду всей душой, жалел его, и больше всего боялся остаться одному. А дедушка успокаивал:

– Тебе уж 15 стукнуло, на тот год, гляди, паспорт получишь. Все дороги, значитца, перед тобой открыты будут. А я-то и так довольно пожил. Не два же века мне жить-то. С лёгким сердцем помру. Много мне зла люди-то причинили, а ты, как ясно солнышко, обогрел мою душу, да и я тебе, стало быть, помог на ноги встать в жизни-то. Семью мою злые нелюди-то порушили, а ты, значитца, стал моей семьёй. – Потом засмеялся: – Ни сына, ни дочери-то у меня не было, – сразу внуком обзавёлся, а ты, стало быть, дедом. Чудны промыслы твои, Господи!

– Ну, да! – Заулыбался Витя.

Дед Митяй прожил ещё три года. Перед смертью он показал Вите заначку, где хранил деньги.

– Вот, для тебя, значитца, собирал-то. Хватит тебе на первое-то время. Не оставайся здесь. Тебе уже 18. Как похоронишь меня, забирай Танюшку-то и езжай с ней в город. Там, стало быть, и устроитесь. – Вскоре дед Митяй умер.

Похоронив дедушку, Витя с Таней уехали в Свердловск. Татьяне уже исполнилось 16 лет. Она была невысока, стройна и худощава, как мальчишка. Лишь едва обозначенные округлости бёдер намекали на то, что она девушка. Прямые волосы пострижены до плеч. Они были пепельного цвета и казались седыми, как у старушки. Бесцветные брови и ресницы придавали её лицу какое-то отстранённое, почти пустое выражение. Тонкое бледное лицо. Гладкая кожа, плоская грудь. Казалось, что даже губы не имели цвета. Но ничего этого не замечал Витя. Танюшка была для него самой близкой и желанной. Они устроились на завод, расписались. Своего первенца они назвали Дмитрием. Дали им комнатку в бараке, и стали они жить, как все тогда жили, в тяжёлый 1947 год. Но эти ребята умели довольствоваться малым, были ещё очень молоды, и вся жизнь у них была впереди. Возвращаться в Ленинград Витя не захотел – там его никто не ждал.

Но вернёмся в Свердловск конца марта 1942 года.

Девятилетний Саша Иванов умирал. Пока ему приходилось преодолевать превратности долгого пути в эвакуацию, организм его боролся и сопротивлялся. Но всему есть предел. Как только он попал к Лидии Максимовне, и она создала ему тепличные условия, состояние его ухудшилось. Ничего ему не помогало, температура не спадала, дыхание было тяжёлым, сердечко едва постукивало, давление было очень низким. Тяжёлая анемия и истощение организма препятствовали его выздоровлению. Ребёнок не засыпал, а проваливался в обморок, просто теряя сознание.

Лидия Максимовна страдала, потому что, как врач, хорошо знала, к чему ведёт такое состояние. Она кинулась в детскую поликлинику, попросила прислать к ней на дом опытного педиатра.

Та осмотрела Сашу и сказала:

– Да, Вы правы, ребёнок очень слабый и случай тяжёлый. Саша сейчас на грани жизни и смерти.

Она сделала всё необходимое, с большим трудом отыскав на руке Саши, кровеносный сосуд для капельницы, и распорядилась: не кутать, обеспечить постоянный приток свежего воздуха, лекарство вводить через капельницу и инъекции – через 4 часа круглые сутки. Когда ребёнок очнётся, давать ему микстуру. Подушки поднять, ребёнка устроить полусидя. Делать обтирания всего тела спец. раствором, когда температура поднимется выше 38 градусов.

– Я зайду к вам через 2 дня. – Сказала педиатр.

Лидия Максимовна слушала коллегу и сдерживала слёзы, думая:

– Неужели не удастся спасти малыша? Ведь мы с ним обрели друг друга, чтобы жить и быть счастливыми. Едва мальчику станет лучше, отвезу его к сестре в лес, он там быстро поправится.

Ей пришлось идти на работу в эвакогоспиталь, там её ждали. С Сашей осталась соседка Маруся, бывшая операционная сестра, получившая на фронте тяжёлое ранение, и отпущенная доживать.

Выслушав все назначения педиатра, Маруся пообещала звонить Лидии Максимовне каждые 2 часа. Она умела обращаться и с капельницей, и со шприцем.

А Лидия Максимовна снова вернулась в юдоль печали и страданий – эвакогоспиталь, чтобы помогать страждущим – больным и бездомным людям, голодным и измученным, сорванным против их желания с обжитых и милых сердцу мест.

5 часов без передышки она вела приём на автомате, а мысли её были дома, рядом с Сашей. Через 2 часа позвонила Маруся: «Всё по-старому, Саша спит». Потом ещё через два часа: «Заменила раствор в капельнице». Когда закончился приём, у неё рябило в глазах. Она плохо спала ночью, вскакивая через каждые 4 часа, чтобы сделать укол мальчику, и очень устала. Выйдя из госпиталя, Лидия Максимовна побрела к остановке мимо небольшой церкви. Она никогда не обращала внимания на эту церковь. Молодость её прошла в период, когда религия подвергалась гонению, поэтому она была атеисткой.

Но сегодня ноги сами понесли её через церковный двор. Войдя в церковь, она остановилась. Народа было мало. Лидия Максимовна осмотрелась и увидела в глубине икону Иисуса Христа, а рядом икону Божьей Матери. Она подошла к этим иконам, и, склонив голову, начала, молча, молиться:

– Господи! Матерь Божья! Простите меня за то, что я не умею даже правильно креститься! Я не знаю ни одной молитвы, но я всей душой уповаю на вашу милость и сострадание. На вас моя последняя надежда. Прошу тебя, Отец небесный и тебя, Матерь Божья, спасите и сохраните Сашу, ведь он не успел ещё согрешить в этой жизни. Ему только 9 лет, а он уже столько перенёс. Пусть он поправится. Он ослаб, и лекарства не помогают ему. Как только Саше станет лучше, я приду сюда и окрещу его, и сама приму обряд крещения. Это мой обет.

Она стояла перед иконами, и слёзы текли по её лицу, принося ей облегчение. Потом ей пришла неожиданная мысль: «Я приму всё, что неизбежно, со смирением, прости меня, Господи». Постояв ещё немного, она вышла из церкви.

Придя домой, она постояла под душем, потом они с Марусей пообедали. Лидия Максимовна придвинула кресло к Сашиной кровати, и задремала. Но даже сквозь дрёму, она, как всякая мать, невольно улавливала каждый звук, связанный с Сашей. Она услышала, как Саша сказал:

– Мама!

Лидия Максимовна посмотрела на мальчика. Он, не открывая глаз, снова сказал:

– Мама! У меня ручка болит. – Она поняла, что у него одеревенела рука от капельницы. Она осторожно убрала капельницу, подложила свою тёплую руку ему под локоть, согревая его, и восстанавливая кровообращение. Потом смерила его температуру. 38. Это неплохо. Воздух в комнате свежий, Маруся выполняла все назначения точно.

– Какая же она молодец! – С благодарностью подумала Лидия Максимовна.

Потом она поймала себя на мысли, что за то время, как она принесла домой своего подкидыша, она перестала думать с не проходящей тоской о своём погибшем сыне. Она не забыла о нём, но мысли эти переместились куда-то вглубь её сознания, вызывая чувство смирения перед тем, что невозможно изменить. Мёртвого не вернёшь, а живой – нуждается в её заботах.