Полина Репина - Бездуховная духовность

Когда Сакура села в автобус, Шоучжень понял, что хотел бы связать с этой девушкой всю свою жизнь. Но тут его почему-то остановила мысль о Цзюго: внутренний голос говорил ему, что, женившись на Сакуре, он предаст её. Это было неправильно: юноше казалось, что он любил Цзюго только как духовного наставника, тем более что она по своей воле дала необязательный обет безбрачия. Но он подумал, что не только любит Сакуру, но ещё и абсолютно ей верит: если бы Цзюго выдавала одну теорию за абсолютную истину, а Сакура – другую, то он поверил бы Сакуре! «Стоп!» – сказал себе Шоучжень. У него не было никакого права так рассуждать и проводить параллели между духовностью Цзюго и чьей-то ещё. Тем более – девушки, которую он знал меньше часа! Но вдруг Шоучжень вспомнил об утреннем случае в храме. Что же это было – недоразумение? Он что-то понял не так? Или это правда? Разум твердил, что это суровая действительность, но юноша не хотел в неё верить. Не хотел перечеркнуть её светлый образ навсегда. «А что, если испытать Цзюго так же, как и Сакуру? С помощью теста?» – подумал он. – «И узнать кое-что очень важное».

Шоучжень так и поступил; Цзюго очень долго отказывалась, потому что считала эти тесты глупым развлечением для бездельников. Но Шоучжень был настойчив, и она уступила ему.

– Представь себе белую дверь, – начал он, – что ты видишь за ней?

– Темноту. Какие-то страшные звуки. Ко мне подбирается змея-анаконда. Она душит меня. Я пытаюсь кричать, но голоса нет. Мне больно. Мучительно больно.

– А что за красной дверью?

– За красной? Много народу, все сидят за большим столом; поднимают бокалы и говорят тосты за меня.

– А теперь представь фиолетовую дверь.

– Фиолетовую? Да такой и нет нигде!

– Попробуй!

– Да сказала же – не могу! – непривычно резко для себя ответила Цзюго.

– Ну ладно. А что за синей дверью?

– Там… девочка.

– Какая девочка?

– Отстань от меня со своими идиотскими вопросами! – взорвалась Цзюго. – Какая разница!

Взгляд Цзюго стал таким, как будто она отбивалась от вооружённого нападения: в её глазах были одновременно страх и агрессия. Шоучженю казалось, что она вот-вот вцепится в него зубами. Она выпалила эту фразу голосом другого человека – жёсткого и грубого. Но через несколько секунд агрессия в глазах сменилась слезами.

– Мне стыдно перед тобой, – сказала она своим новым голосом.

– За что?! – воскликнул Шоучжень.

– За то, что я не соответствую твоему идеальному образу, и никогда даже не приближусь к нему.

– С тобой всё в порядке?! Какой ещё идеальный образ?

– Я абсолютно бездуховный человек. Услышь меня. БЕЗДУХОВНЫЙ!!!

– Как?! Ты не веришь в Бога?!

– Религия и духовность – не одно и то же, хотя почти все считают, что одно невозможно без другого. И это естественно, ведь они нормальные люди. А я, например, очень рано научилась прикрывать религией своё истинное лицо. Всерьёз задумалась об этом совсем недавно – когда в моей жизни появился ты. Я ни в чём не уверена и ничего не знаю. Но в последнее время мне кажется, что там что-то есть. Если это так, то там меня будет душить анаконда. Или рвать хищные звери. Или пожирать пламя – потому что я бездуховна. Но ты, Шоучжень, для меня – всё. И мне так хочется стать хотя бы немного похожей на то, что ты видишь сквозь розовые очки. Их ты скоро снимешь. Миллионы людей в нашей стране тоже в розовых очках, и меня это вполне устраивает. Я обманываю безумное количество людей каждый день. Знаешь, почему? Потому что они уверены в моей непогрешимости!!! – Она понизила голос. – Я ведь до тебя никогда не любила! Никогда!!! Даже своих родителей.

– Но почему? – чуть слышно вымолвил Шоучжень.

– Моя семья – это деловой союз, где все преследуют одну цель – быть хорошими в глазах масс. Никакой любви там нет и не может быть. Ну с чего бы мне любить отца? Мы с ним сделаны из одного теста; тесто на вид пышное и вкусное, вот только начинка горьковата. У меня она такая же, как у отца, и потому для меня это не секрет, в отличие от других. Мать – вообще безвольное животное. Ей бы по кругу за пастухом ходить и траву щипать. Правда, это животное иногда забавное, и абсолютно безобидное.

– К сожалению, с матерью тебе очень не повезло, – сказал Шоучжень, – но как ты можешь так говорить?! Она же всё-таки твоя мать!

– Я хотела поговорить с тобой о другом. После этого ты вообще меня знать не захочешь. Ты уверен, что хочешь всё узнать про меня?

– ГОВОРИ!!! – крикнул яростно Шоучжень.

– Хорошо. Не знаю, как начать. В общем, в двенадцать лет я поступила учиться в духовное училище. Там было шесть групп: пять – среднего уровня и одна – для самых способных. Я попала в неё. В группе было пятнадцать человек: десять мальчиков и пять девочек. Я была среди них самой сильной ученицей. Периодически из более слабых групп переводили одного-двух человек в нашу; часто это были очень способные люди, которые претендовали на лидерство в коллективе. В группе были шесть человек, которых я называла своей «боевой шестёркой»: они пользовались особым почитанием из-за общения со мной. Если в группе появлялся мой потенциальный конкурент, эта шестёрка с моей лёгкой руки натравливала на него всех остальных. Они боялись нас и ничего сделать не могли – просто подчинялись. Через какое-то время я выживала этого человека из группы – он уходил сам. Так было раз пять или шесть до того, как к нам пришла новая ученица – Сакура. В это время я как раз строила козни новому сопернику. Разумеется, через посредников. Эта Сакура была не от мира сего: она казалась нам дурой, которая не разбирается в жизни, принимает всё за чистую монету и стремится быть праведной не только теоретически, но и в жизни. Мы жили там все вместе, как в пансионе; и хотя мы были будущими духовниками, этот путь был выбран нами только из-за резко возросшего восхваления этого занятия при новом государственном режиме; мы хотели больших денег, белых ряс до пола, высоких чинов. И, конечно, преклонения перед нами и права судить других людей, ставить себя выше их, «наставлять на путь истинный». Когда Сакура говорила нам о самых простых вещах и о том, что слова не должны расходиться с делом, мы смеялись над ней; но когда нам говорил в учёной форме то же самое профессор богословия, мы почтительно и трепетно повторяли за ним и даже отвечали это у доски. Но однажды всё изменилось: я вошла в класс, и со мной не поздоровался никто. Это был бойкот. Все перестали оскорблять мальчика, которого я хотела выжить из класса, и попросили у него прощения. Это Сакура так подействовала на них: они стали лучше в своих мыслях и поступках, а раньше просто боялись меня. Она стала настоящим лидером в группе: никто ни разу не произнёс это слово, но все знали, что это так. Она не была блестящей, прилежной ученицей. Не учила днями и ночами канонические тексты, не вдумываясь в их смысл, в отличие от меня; её лидерство было в том, что её духовность была настоящей, а не показной и поддельной. Меня же теперь ни для кого в группе не существовало. Так я прожила три года.