Александр Прохоров - Часовых дел ангел. И другие рассказы

– Эй, выпустите меня отсюда!!!

И стал смотреть через грязноватое стекло на реакцию: увидел ли его кто-нибудь. Один мужчина оглянулся, другой поднял голову. Молодой доктор пролез еще ближе к решетке и заорал изо всех сил: «Это я!!! Я доктор! Я здесь по недоразумению!» Больные реагировали: мужчина в сиреневой пижаме и круглых очках показывал пальцем своему соседу, который шарил взглядом по фасаду и, видимо, хотел понять, откуда кричат. Медперсонал был менее любопытен: санитарки занимались своими делами. Молодой доктор понял, что надо крикнуть что-то такое, чтобы все поняли, что он не псих. И закричал снова: «Это недоразумение, я занимался спортом, а меня закрыли. Вы что, не слышите? Я врач!»

Больные начинали скапливаться в кучку и показывать пальцами. Они, наконец, поняли, из-за какой решетки кричит доктор. Толпа сначала собралась, пошумела, а потом стала редеть.

– Вы что там, охренели совсем! Я же не псих! Позовите дежурного врача. Я требую! Я вам кричу! Эй, ты, с коляской! Вы что оглохли?

И сам удивился агрессивной и в то же время плаксивой ноте в своем голосе.

Народ расходился. Буйных здесь не любили. Да и все эти пустые угрозы и жалобы были так хорошо всем знакомы. Так безнадежно наскучили не только здоровым, но и больным!

Фиму крепко обидели. Ездил он на собеседование в Москву наниматься на работу. Сорвал на углу дома объявление, приехал, куда было велено, отстоял очередь, дождался, сказали купить анкету и заполнить по образцу, а уже потом с этой анкетой в десятый кабинет к начальнику идти.

Фима так и сделал, заплатил за анкету (одну из последних взял, успел), отдал немалые деньги – пятьдесят рублей, заполнил все как следует и встал в другую очередь для разговора с начальником. Народищу набежало: зарплату солидную обещали, а кого возьмут – не известно. Нервничал, волновался, а попал на прием – все мысли растерял, на вопросы вроде ответил, но не взяли из-за ерунды.

«Прописка, видишь ли, не московская. Так ведь не сказано было в начале-то. Да и человек от прописки меняется, что ли? Раз я к ним приехал, значит, и на работу могу ездить; так нет – не нужен. Пятьдесят рублей зачем тогда платил, спрашивается? Надо было спросить, почему деньги не отдали. Не спросил, постеснялся, начальник уж больно солидный. Были б лишние, а то и на работу не взяли, и денег лишился. Со всех сторон дурак получается. На себя же зло берет. Уж очень мы интеллигентные, все нам совестно, все неприлично. Нет, чтоб кулаком по столу: либо деньги назад, либо зарплату авансом. Все неловко, вот и распустили проходимцев… Вся страна жулье. А нам скоро зубы на полку класть придется: ни сбережений, ни зарплаты, ни туда, ни сюда. По жизни не везет: с одной работы выгнали, на другой – ногу сломал, отлежал в больнице, вернулся, а на мое место уже давно другого взяли и не берут больше никуда. А есть-пить надо…»

Добрался Фима до вокзала, купил билет, в кармане десятка осталась – позор. Раньше, при советской власти, хоть на билете сэкономить можно было, теперь нет – турникеты понаставили! Выжмут из человека последнее, крохоборы.

Фима вставил свой билет в автомат, прошел на платформу. Людей пруд пруди, толпятся, норовят угадать, как бы так встать, чтоб напротив двери оказаться, когда электричка остановится.

«Чтоб сейчас кто место уступил – черта с два! Это раньше, может быть, такое было. Теперь прут, как лоси. Никакого понятия у людей не стало, никакой совести. Старый человек попадет, затрут!», – сплюнул Фима на пол от обиды за стариков, настроение уж больно скверное было. Наконец подошла электричка, открылись двери, и Фима полез вперед, заработал плечами, а мужик он был не сильно плечистый, так что, когда сосед справа поднапер слегка, тут Фима и отлетел в сторону. Успел на обидчика глянуть и глазам не поверил: Сережка с соседней улицы, пацанами в одной компании бегали.

«Это ж он меня так плечом саданул, вот отожрался, боров, – не мог придти в себя от негодования Фима. – Мало того, что отпихнул – сделал вид, что знать не знает. Ну не гад? В Москве, видать, работает… ну и нос дерет. Сволочь. Москвич, тоже мне! Через три дома от меня живет. Небось, начальника бы своего московского увидел, плечи бы не расставлял. „Здрасте-здрасте, проходите, садитесь, пока места есть!“. А кореша, друга детства, можно сказать в глаза не признает…»

Пока Фима возмущался, оттерли его совсем в сторону, да еще бабка какая-то больно стукнула по ногам и прокричала: «Куда лезешь, ирод?».

«Лягается, дрянь такая, – подумал Фима и перестал бороться за место: без толку уже было. Пришлось стоять всю дорогу в тамбуре. А мужики смолят и смолят – не продохнуть. Фима был человек некурящий и потому сильно страдал от табачного дыма. В принципе не понимал: почему люди здоровье свое гробят и от этого получают удовольствие. – Дурь несусветная – рассуждал Фима – Ну не глупо ли: знаешь, что светит тебе рак легких, и продолжаешь курить. А они курят. Просто дебилы какие-то. Мало, что свое здоровье портят, так ведь еще и окружающих травят». Фима как-то прочитал в журнале «Здоровье», что каждая сигарета на десять минут сокращает человеку жизнь, и с тех пор ни ради баловства, ни за чужой счет – ни под каким видом. Его угощают, а он отказывается. А тут что поделаешь – стой да дыши… Никуда не денешься.

«Или алкаши эти, кстати, – все новые огорчительные мысли лезли в голову Фиме. – Покупают то, что подешевле, а что такое дешевая водка? Это спирт технический, разбавленный водой из-под крана, или еще не знамо что. Это у нас теперь бизнес такой. Они деньги делают, а народ-дурак пьет и травится. Нация вырождается, и никому дела нет. Государству наплевать. Чиновники только и знают, что под себя гребут».

Доехал с грехом пополам Фима до своей станции. Вышел на платформу: глядь Сережка из того же вагона вывалился, следом идет. Шатается, набрался, видать, в Москве-то. Фима встал, чтоб его видно было, ждал, что его, наконец, признают, поздороваются. Какой там! Прошагал мимо, только перегаром пахнуло: смотрит внутрь себя и идет по заученному маршруту, как водовозная кобыла.

«И вот такая пьянь в люди выбивается, а человек с пониманием пороги обивает!» – злился Фима.

Видел Фима тут недавно, как Сережка к соседнему дому на своей новой «газели» подъезжал. Дядя Вася вышел, подбежал своей приседающей походкой, весь как-то сгорбился (прямо как перед президентом), поздоровался. Сережка даже из кабины своей не вылез. Приспустил окошечко и небрежно бросил:

– Здорово, дядь Вань…

А дядя Ваня подобострастно так, сахарно:

– Ну, Серега, ну ты человек! Вышел, понимаешь, в люди!

«Ну конечно, Серега человек, потому как на „газели“ ездит, а мы дерьмо… потому как пешком ходим».