Александр Брыксенков - Женщина с изнанки

Через несколько месяцев Маня появилась на Маковне (немцы до деревни не дошли). Она снова была беременна. И ей снова пришлось обратиться к бабе Фросе. Но не для прерывания беременности, а наоборот, для получения помощи при родах. Маня благополучно разрешилась от бремени крепким крикливым карапузом. А вскоре прикатил в деревню на виллисе молодой полковник и увёз Маню и сына с собой в Струю Русу к его новому месту службы, где они тут же и расписались.

Манина жизнь состоялась. Ну и слава Богу. В то военное время такое было дано далеко не каждой несчастной советской женщине.

Пастораль

2

3

«Кармен»

Алексей Георгиевич осиротел. Совсем сиротел. Интеллектуальный мир, в котором он вращался всю свою жизнь умер. В полном смысле этого слова. То есть умерли все корифеи, все звёзды создававшие и озарявшие этот мир. Все, все, все – даже звёзды второго плана такие как Лимонов, Моисеев, Бондырев, Задорнов.

И остался Алексей Георгиевич с идиотиками из «Друшлага», с убогими сериалами, с певичками, репертуар которых понравился бы неандертальцам, с тупым телевидением, заполненным тупыми же ток шоу, с бесталанными кино поделками, со скучными драмтеатрами, пытающимися разогнать скуку показом обнажённых актрис, с литературой от Кукунина (убиться можно). И даже опера, где всё вроде бы классично и традиционно, отнюдь не впечатляла.

Ну с оперой-то всё понятно. Сложная это штука. Там и драматическое действие, и оркестр, и солисты-вокалисты, и хор, и балет. Такая интеллектуально навороченная штанга, конечно же абсолютно неподъёмна для нынешних композиторов. Новых опер нет. Раз новых нет. так береги шедевры старых мастеров! Куда там!

Виктор Лещинский напевает песенку герцога из «Риголетто», профессор Преображенский мурлычет арию из «Аиды», сержант Никодимов орёт куплеты тореадора, то есть, из советской литературы видно, что народ интересовался оперным искусством и доже мог воспроизвести отдельные оперные фрагменты. Нынешней народ такого сделать не сможет: музыкальные бонзы спопугайничали и заставили певцов исполнять (как в Европах) арии иностранных опер на «языке оригинала». Так в Европах же все окончившие гимназию хорошо -знают один, а то и два (в Швейцарии – три) иностранных языка, а у нас лишь немногие коряво спикают, а франсе, итальяна, дойч – это проблема.

А ведь опера – это драма, а драма без понимания текста – это уже и не драма. Возьмём такой шедевр как «Риголетто». Там в первом акте по сцене мечется старый горбун и что-то орёт по-итальянски в лицо разнаряженным господам. Из титров зритель узнаёт, что это шут Риголетто ищет свою дочь. И всё! А ведь это же динамичный, страстный монолог, вначале обличительный: «Куртизаны! Исчадья порока! За позор мой вы много ли взяли?…», затем угрожающий: «Безоружный, я пощады не знаю! Зверем к вам кровожадным явлюсь я…» и наконец умоляющий: «Марульо, сеньор мой, вы добрей их и чище душою…». Вот это драма! А титры – они и есть титры.

А ещё режиссёры модернизируют либретто опер, одевают артистов в нелепые одежды, переносят действие из средневековья в наши дни. Это они проявляют «своё видение» оперы. Если ты имеешь свое видение, то напиши либретто, сочини музыку и вперед, и не лезь своими ручонками в чужой музыкальный опус. Так нет, воздерживаются творить: это очень сложно музыку-то сочинять.

Вообще всё стало очень сложно. За тридцать лет либеральной свободы в России ни в искусстве, ни в литературе не появилось ничего сколько-нибудь значимого. Просто ничего! А обещали: «Дайте нам свободу творчества, мы такое покажем!» Показали голых баб. Ка-а-а злы!

Так рассуждал Алексей Георгиевич. И можно было подумать, что он был спецом в оперном искусстве. Однако, таковым он не был, но и тёмным профаном не был тоже. Как никак он просмотрел весь оперный репертуар Ленинградского академического театра оперы и балета им. С. М. Кирова и Ленинградского академического Малого театра оперы и балета. Некоторые оперы были им прослушаны по два, по три раза, о такой шлягер как «Травиата» он знал наизусть и мог, благодаря многократному прослушиванию винила с записью оперы, пропеть её с самого начала и до конца. Правда, это было в молодости. Сейчас-то он многое подзабыл.

Хотя Алексей Георгиевич и не был профаном в оперных вопросах, но свои мысли он решил проверить. С этой целью оперный критикан посчитал нужным побеседовать со своей приятельницей и соседкой Евгенией Марковной.

Пожилая дама, на удивление стройная и подвижная, она только что вышла на пенсию, расставшись с подмостками Мариинки, где была занята в партиях второго плана, играя роли служанок, подруг героини и т. п. Как и большинство пожилых певичек, она была одинока.

Алексей Георгиевич часто встречал её то в магазине, то на прогулке. Иногда между ними завязывалась оживлённая беседа. Как ни странно. темами таких бесед была политика. Евгению Марковну очень интересовало положение дел на Ближнем Востоке.

Алексей Георгиевич отметил, что в последнее время он что-то не встречал свою соседку. То ли она уехала куда-нибудь, то ли захворала. Только он так подумал, как тут же и столкнулся с ней на площадке. Она выходили из лифта.