Илья Пряхин - Ланселот и Гвиневра

– Как самочувствие? – спросил Сергей, отвинчивая крышку термоса.

– Нормально. Только голова побаливает, виски ломить стало.

– Это от высоты. Легкие симптомы «горняшки». Плохо, что так рано началось, мы сейчас примерно на четыре пятьсот, значит, еще тысячу сто набирать. Боль пройдет теперь только на спуске, так что потерпеть придется. Если станет хуже – голова закружится или затошнит, не молчи. С «горняшкой» не шутят, скрутить может не по-детски, надо сразу вниз валить.

Сергей поднялся, с кружкой в руках выбрался из-под тени скалы, посмотрел в сторону вершины.

– Кажется, облаков наверху прибавилось. И нижняя кромка вроде опустилась, нехороший признак.

Словно в подтверждение его слов по ровному фирну прошелестели волны икристой снежной пыли, закрутившись у границы скалы в воронки маленьких бесшумных смерчей. Первый легкий порыв, будто играясь, мягко подтолкнул в грудь.

– Все, Инга, подъем. Засиживаться некогда. Идем до верхней границы скал, там решим по погоде. Если скажу: вниз – никаких протестов. Договорились?

…Они поднимались по становившемуся все более крутым склону уже больше двух часов. Справа тянулся, то возвышаясь неприступной стеной, то почти сливаясь с поверхностью, угрюмый скальный массив. Ветер усилился, но серьезных проблем пока не создавал. Облака, наседавшие сверху на вершинный купол, казались не слишком плотными, и Сергей все еще не терял надежды найти путь к цели, ориентируясь по уклону поверхности.

Но по мере приближения к нижней кромке облачности, когда альпинисты стали постепенно погружаться в рваные быстро летящие хлопья белесого тумана, видимость заметно уменьшилась. Сергей пожалел, что решил не брать с собой на всякий случай палатку, поленившись тащить ее на себе, и в очередной раз вспомнил о неблагоприятном прогнозе на вторую половину дня.

Инга шла намного тяжелее, чем в начале пути. Она чаще просила остановки для отдыха, и каждый раз после такой остановки начинала движение с явным усилием, механически переставляя ноги, и даже не пытаясь помочь себе ледорубом, безвольно волочившимся за ней на темляке. Сергей несколько раз предлагал ей повернуть назад, но в ответ видел лишь упрямое мотание головой.

Сквозь не очень густую пока ватную пелену облаков Сергей явственно разглядел метрах в двухстах впереди конец хребта. Значит, они поднялись почти на пять двести и теперь, лишившись последнего ориентира в виде тянущихся справа скал, должны будут набрать еще более четырехсот метров по круто забирающей вверх и уже почти невидимой снежной целине.

Примерно через десять минут, Сергей понял, что до вершины им сегодня не дойти, – усилившийся ветер сбивал дыхание, впереди исчезли последние просветы, и видимость упала до нескольких метров. Он вспомнил о расположенной на седловине хижине-приюте, построенной когда-то командой Red Fox специально для тех, кого на Эльбрусе застанет непогода, и прикидывал, как лучше поступить: быстро уходить вниз, пытаясь найти дорогу к лагерю, или, траверсировав вправо восточный купол, выйти к седловине и укрыться в хижине, когда натянувшаяся веревка резко дернула его назад, едва не повалив с ног.

Сергей быстро обернулся. Инга сидела на коленях, чуть заметно раскачиваясь из стороны в сторону, заторможено, словно во сне, загребала руками снег, подносила его к лицу, запихивала в рот, тут же сплевывая большими слипшимися кусками и вновь опуская руки за новой порцией.

– Инга, не надо!

Сергей подбежал к ней, опустился рядом на колени, схватил ее за руки.

– Инга, не надо этого, снег не поможет, им жажду не утолишь.

Он сбросил с плеч свой маленький штурмовой рюкзак, откинул клапан, достал термос.

– Пить хочешь – это нормально. Обезвоживание быстрое от высоты и нагрузки. Сейчас чаю попьем и вниз двинем. Внизу все пройдет – и головная боль и жажда.

Пока он наливал из термоса чай, она сидела, не шевелясь, безвольно опустив руки в снег. Ему пришлось взять ее за руку, вложить в рукавицу дымящуюся кружку, помочь поднести к лицу.

– Пей, Инга, ну?

Она сделала несколько больших судорожных глотков, явно обжигаясь, но даже не морщась от этого.

– Вот, хорошо, – подбадривал ее Сергей. – Допивай, я тоже сейчас хлебну и быстренько вниз. Тут больше нечего делать – пропадем. Ничего, под горку веселей пойдет, живо доскачем.

– Я никуда не пойду.

Рев ветра наполовину заглушил ее слова, и Сергей легко убедил себя в том, что ослышался. Он налил в свою кружку чай и наслаждением глотал темную горячую жидкость. Инга все так же сидела, не шевелясь, уже не раскачиваясь, и густой снег быстро превращал ее в неподвижного белого истукана. Сергей вдруг почувствовал сильное раздражение от того, что не может видеть ее глаз, скрытых за широкой солнцезащитной маской с зеркальным напылением.

Допив чай, он быстро убрал в рюкзак термос и обе кружки, опираясь на ледоруб, с трудом поднялся на ноги.

– Все, Инга, пошли. Сидеть больше нельзя, надо двигаться, а то совсем занесет.

– Я никуда отсюда не уйду.

Несколько секунд он молча стоял, растерянно глядя на нее сверху вниз, потом вновь опустился на колени, резким движением поднял ей маску на лоб.

– Инга, ты чего? Надо идти, идти вниз. В такую погоду нас никто не найдет, никто не поможет. Понимаешь? Надо самим, надо торопиться, скоро совсем затянет, тогда и к лагерю не выйдем.

Ее взгляд был устремлен прямо на Сергея, но она явно его не замечала; в широко открытых глазах читались покой, умиротворение и какая-то грустная мечтательность. Колючие снежинки с силой впивались в лицо, больше не защищенное маской, но, казалось, не доставляли ей никакого неудобства. Его так испугали эти глаза – широко распахнутые, немигающие, не реагирующие на летящий в лицо снег, – что он потрясенно замолчал, больше не находя слов.

– Я никуда не пойду. Мне хорошо здесь. Мне наконец-то хорошо. Я останусь. А ты иди, иди, не мешай мне, я хочу быть одна, – и она легонько подтолкнула его в грудь.

Вместе с внезапно пробежавшим по спине ознобом Сергей ощутил первые признаки подступающей паники. Конечно, он слышал истории о том, как жестоко порой обходится с человеком высотная гипоксия, слышал о галлюцинациях и неадекватном поведении, рассказывали даже, как один вроде бы опытный альпинист при сложном восхождении на Памире чуть не угробил всю связку, резко рванувшись спасать женщину, плачущую и зовущую на помощь «вон за тем камнем». Но все эти истории случались на гораздо более серьезных высотах, а здесь, на Эльбрусе, самыми тяжелыми симптомами горной болезни у тех, кого она настигала, оставались головная боль, тошнота, слабость и отсутствие аппетита.

Удерживая Ингу за плечи, Сергей быстро огляделся. Видимость упала практически до нуля; сквозь пургу не проглядывались даже темные очертания скал Ленца; следы, которые он оставил подходя к Инге, оказались почти заметенными и исчезали прямо на глазах; в окружающем мире пропали понятия «право» и «лево», «восток» и «запад», лишь крутизна склона указывала одно возможное сейчас направление – вниз. До хижины на седловине отсюда было значительно ближе, чем до лагеря, но этот вариант больше не рассматривался. Приют находился на высоте пять триста, а состояние Инги требовало немедленного спуска, – горная болезнь достигла у нее той стадии, при которой вполне могла перейти в стремительно развивающийся отек легких или мозга.