Наталья Гурина-Корбова - Продолжение круга жизни

– А свобода, как же свобода личности? Я читала ещё в Петербурге одну прокламацию, – вступила в разговор, до этой минуты молчаливо и внимательно слушавшая их, Анечка. От волнения краска прилила к её щекам. Викт о р невольно залюбовался ею и его сразу меньше стали интересовать мировые проблемы. "Матерь божья! Какая прелесть эта девушка! Какое чудо!" – подумалось ему.

– Ведь эти большевики, они не только из-за передела собственности затеяли революцию, но и во имя свободы человека, чтобы сбросить оковы зависимости, чтобы каждый мог жить, как ему хочется! – добавила уже совсем осмелев, Анечка.

– Девочка моя, да ведь это чистой воды анархия «жить как ему хочется»! А что до свободы, моя дорогая, прелестная Анна Ипполитовна, то нет её и быть не может вовсе! – твёрдо сказала Мария Алексеевна.

– Я Вас не понимаю, баронесса, как это «быть не может»? Человек должен быть свободен, это ведь так очевидно! Прошу покорно простить, – Викт о р недоуменно повёл плечами.

– Да прощаю, дорогой Викт о р, прощаю. Но всё же поясню. Человек как только родился уже не свободен, зависим уже, от матери своей зависим, кушать-то ему надо! Ну-ка те, где здесь свобода? А старый, больной, хоть и умный, вот как я, например, – рассмеялась Мария Алексеевна, – полностью зависима и от Лизаветы, и от Глашки, да и от вас сподобилась сегодня в зависимость впасть: Слава тебе Господи, что до дому довели. Свобода – это понятие внутреннее, нравственное и бороться за неё можно только самому с собой… Полноте, серьёзности на сегодня предостаточно. Как вам наша Одесса, капитан, понравился город? Вы в Опере успели побывать, там кажется, сейчас какая-то заезжая итальянская дива Иоланту неплохо исполняет, – Мария Алексеевна непринуждённо перевела разговор в другое, более спокойное и привычное для неё русло. Гостиная наполнилась именами Верди, Чайковского, Адана, Мариуса Петипа, Анны Павловой, Бодлера, Льва Толстого, Дюма, Бальзака и всех тех, кто составлял великую плеяду мировой культуры, всех тех, о ком подслушивающая за дверью Глашка не имела ни малейшего представления ни сейчас и ни после, то есть тогда, когда, как ей было обещано, предстояло «управлять государством». Позевывая она пошла на кухню догрызать так любимые ею семечки…

А им троим было хорошо, интересно и приятно беседовать. У них много было воспоминаний о счастливой, светской, благополучной жизни в прошлом. А сегодня их объединяло одно: молодую девушку, офицера-француза и престарелую женщину – они были ОДИНОКИ в этом большом беспокойном океане жизни и завтра их ждала полная неизвестность…

Провожая гостей, Мария Алексеевна взяла с них обещание, что они обязательно будут её навещать, и Анечка, и Викт о р со всей искренностью уверили её, что так оно и будет.

Ах, Одесса! Она ничего не хотела знать, ничего не собиралась понимать, её ничего не касалось. Она торговала, гуляла, целовалась, смеялась, говоря всему миру дерзко и нагло: "Россия и Одесса – это две большие разницы! Тю! Какая там революция, какие ещё Советы? Одесса имеет сказать, что сама может дать тысячу советов кому и как жить"!

И она жила, жила полнокровной, бурлящей жизнью, бесшабашной, разноплемённой, отчаянной, воровской, любвеобильной, на всё плюющей жизнью. Николаевский бульвар степенно прогуливался, изображая изысканные светские манеры культурного европейского города. Дерибассовскую наполняли деловые коммерсанты, влюблённые парочки, разодетые матроны семейств с кучей малолетних пухленьких, беззаботных отпрысков. Из открытых окон кафе и ресторанов звучала разухабистая еврейско- украинско-румынско-цыганская музыка!!. Одесса жила одним днём! Одним летним жарким днём девятнадцатого года…

Викт о р предложил Анечке взять его под руку и, если у неё есть такое желание, прогуляться к Ротонде, куда он собственно и направлялся пока не встретил баронессу. Анечка с радостью согласилась, смеясь сообщив ему, что она именно к Ротонде и направлялась. Вечер был восхитительный и, когда они подошли к Ротонде, солнце, обагряя своим прощальным сиянием всё вокруг, уже садилось в огромную серую тучу в изнеможении повисшую над морем. Свежий морской ветер ласково трепал светлые завитки волос Анечки, непослушно выбивающиеся из- под шляпки, оставлял солоноватый привкус на губах. Она стояла в своём лёгком, воздушном, голубом платье и походила на маленькое облачко, нечаянно спустившееся на землю. Викт о р залюбовался глядя на эту необыкновенную девушку, о существовании которой он ещё утром даже и не подозревал.

– Мадемуазель Аннет, а ведь она, наверное, настоящая фея, добрая фея из сказки, Вам так не кажется?

– Вы про баронессу? – переведя взгляд на него спросила Анечка, – Да, я тоже так думаю, во всяком случае она необыкновенная, чудесная… и очень мудрая женщина.

– Может быть, она специально так всё подстроила, чтобы мы встретились с вами? – задумчиво произнёс он и нежно взял её руку, – Вы не обиделись на меня? – Анечка промолчала, но руки не отняла,

– Может быть так и случается в настоящих сказках? Кстати, мне очень неловко, но там, у баронессы, я постеснялся своей неосведомлённости. Я ведь знаю о вашем Пушкине только то, что он погиб на дуэли с Дантесом, приёмным сыном посланника Геккерена, и всё. Во Франции об этом никто толком ничего не знает… Расскажите мне, пожалуйста, о вашем поэте. Я и сказку- то эту про рыбака и рыбку не знаю, не читал, – смущённо признался Викт о р. Анечка была немало удивлена и с огромным чувством стала просвещать своего столь «необразованного» кавалера. Какие-то стихотворения и отрывки из "Евгения Онегина" она прочла ему по-французски, что-то пересказала своими словами. Викт о р то и дело восклицал: "О, это шедевр! О, это гениально"! Он был просто ошеломлён блестящими знаниями и великолепной памятью этой необыкновенной девушки, открывшей ему столь прекрасный мир великого русского поэта, поэта, которого убил его соотечественник. В какое-то мгновение ему даже стало стыдно, что это совершил его соплеменник. Ведь кичливые французы всегда считали себя самой одарённой нацией в литературе. Да, он понял, что Россия это страна величайшей культуры. Совсем не так он представлял её до того, как прибыл сюда. И эту Россию открыла ему самая изумительная, самая прекрасная девушка на всём белом свете.

– То, что я встретил Вас, мадемуазель Аннет, это просто чудо, сказочное, дивное чудо! Вы такая необыкновенная, такая… Вы просто Муза! О, если бы я был поэтом! Вашим поэтом Пушкиным, – и он поцеловал её руку.

– Ну, какая я Муза, тем более Пушкина, – засмеялась Анечка, – Уж скорее Музой молодого Пушкина можно считать князя Михаила Семёновича Воронцова, двоюродного брата моего прадедушки, который был в то время генерал – губернатором Одессы. Для города князь сделал немало, вот и Французский бульвар, и памятник де Ришелье, и Потёмкинская лестница. И ещё много – много чего менее поэтического, но более практически полезного.