Наталья Гурина-Корбова - Дом, который снесли

– Нет, вы только представьте, ведь мне через три года будет девяносто, это просто какое-то недоразумение!!! Мне девяносто лет!!! – кокетливо возмущалась Злата.

– А Динуле через месяц – восемьдесят, – подхватил Юра, подливая тётушкам ещё настойки, – опять праздновать придём, не возражаете. Как вы, Тоня?

Тонечка кивнула в ответ головой, тщательно прожёвывая кусок Дининого пирога с капустой.

– А тебе уже будет шестьдесят один… – задумчиво подхватила улыбающаяся Дина, она немного отошла от напряжения ожидания и подготовки к приёму гостей, и выглядела теперь не такой замученной и усталой, как при встрече.

– Дина Матвеевна, как вы удивительно похожи на вашу маму, – Тонечка посмотрела на висящий в углу у окна портрет их матери. А кто художник?

– Да, Динуля с годами стала вылитая Эстер Моисеевна, – Юра утвердительно закивал, – я её тоже помню именно такой…. тётьЗлат, в котором году она умерла?

– В сорок восьмом, тебе уже шесть исполнилось…конечно, помнить должен.

– А кто же нарисовал вашу маму, – не унималась Тонечка, хотя сто раз уже слышала этот ответ. Но она знала, что Злате всегда приятно вспоминать об этом.

– Наш двоюродный брат Марк, необыкновенно талантливый художник, он такие большие надежды подавал, такой был… такой…любимый ученик Грабаря! – глаза Златы загорелись на мгновенье и затем артистично подёрнулись слезой, – впрочем, что теперь говорить, его давно уже нет на этом свете. Как только началась война, его призвали на фронт, и он погиб, сразу погиб, в тот же сорок первый год его не стало, под Москвой. Конечно, какой из него солдат, он же художник, натура возвышенная, тонкая… нам только одно письмо прислать успел из Волоколамска… и сразу… и погиб, мы и родственникам в Винницу сообщить не смогли… они все там погибли, всех убили, всех до одного… – Злата замолчала, на некоторое время участливо замолчали все. Но потом эта тихая грусть улетучилась – столько лет прошло. Все сидящие за этим столом знали, что Марик был единственной самой сильной любовью Златы за всю её долгую жизнь, и это поражало, восхищало и удивляло своей необыкновенностью и фатальной, реальной действительностью. Бывает же такое – бывает, оказывается бывает!

Дина собирала со стола грязную посуду, ей помогали Тонечка и Муся, Юра собрался выйти покурить на лестничную клетку, хотя ему разрешалось всё, и Злата не преминула крикнуть ему вслед:

– Юрочка, у нас можно курить на кухне, ты же знаешь. Только форточку открой. На площадке холодно и соседи ругаются.

Юра послушно вернулся в комнату с полпути даже не успев прикурить. Сел напротив Златы и нежно сказал: – Я тебя обожаю, тётьЗлат, ты настоящая женщина, выглядишь бесподобно! Может по случаю праздника осчастливишь, а то я никогда так и не слышал твоего божественного голоса… пожалуйста, спой что-нибудь, – он молящим взглядом смотрел на тётушку.

– Нет, дорогой, это уж совсем исключено, – Злата была непреклонна, хотя было видно, что подобные просьбы и вообще разговоры о её необыкновенном бархатном «меццо-сопрано Обуховой» льстят, и ей очень нравится находиться постоянно в центре внимания и некоего поклонения её чуть увядшей красоте и легендарному дару певческого вокала так никогда и никем из присутствующих, кроме Дины, не услышанном.

Застольный разговор постепенно перерос в воспоминания, пересказ всем известных семейных случаев и событий. На вопрос Тонечки, откуда родом их семья, Злата с воодушевлением принялась подробно рассказывать историю их переселения в Москву: – Родители жили в Риге. У них была самая обычная интеллигентная еврейская семья. Мы – ашкеназы, то есть евреи живущие в центральной Европе, и язык у нас идиш. А есть ещё сефарды – это евреи проживающие в средневековой Испании. Так вот мы с Диной чистые ашкеназы, а Марик был наполовину сефардом. Поэтому кровь всё же была чуть – чуть разная, не такое уж близкое родство, – внимательно слушавшая Тонечка безусловно поняла к чему это Злата дала такое подробное пояснение: они с Мариком вполне могли бы пожениться. Затем она продолжила, – Наши родители иногда говорили на идиш, особенно, когда хотели, чтобы мы с Диной не понимали о чём. А нас не научили, я так несколько слов знаю: «бекицер» – короче… «Вейзмер» – это такое восклицание, ну, Боже мой, что ли…

– А я знаю лехаим- это «за жизнь», – весело добавил свои познания Юра, – это говорят как тост, и правда, давайте выпьем, лехаим!!! – и он стал разливать оставшуюся рябиновку по стопочкам. Все дружно его поддержали, но потом Дина всё же продолжила Златины воспоминания:

– Наш папа служил в Риге в Ведомстве по производству кожевенных изделий инженером, он был очень талантливый и трудолюбивый, поэтому его обширные знания и опыт были замечены и в 1910 году ему было разрешено по существующей двух процентной норме жительства для еврейского населения переселиться в Москву.

– Папа был очень умный, вот Диночка вся в него, ни то что я, – опять пококетничала Злата, перетягивая одеяло всеобщего внимания на свою сторону, но Дина не сдавалась:

– На службу отца определили в Московский кожевенный комбинат в качестве главного технолога, ему выделили просторную четырёхкомнатную квартиру в красивом каменном доме в Большом Толмачёвском переулке, что неподалёку от Третьяковской галереи, где вы все не раз бывали. Сюда же вскорости он привёз и маму, в этой квартире и родились мы: сначала Злата, а потом я, Когда папа умер, в начале 1940 года нас уплотнили и из занимаемых комнат оставили две смежные. В две другие заселили ещё две семьи. А когда началась война, то мы никуда не стали эвакуироваться, так и жили. Злата часто уезжала с концертной бригадой на фронт, а меня мама на время отправила жить в Малаховку, чтобы немного помочь… Бэле. Как раз ты, Юрочка, родился… ну, хватит ностальгии, давайте пить чай, – внезапно Дина поменяла тему разговора.

Все охотно её поддержали, а Тонечка с Юрой вызвались пойти на кухню, чтобы похозяйничать на предложенную Диной тему чайного стола. Наконец – то Дина могла спокойно посидеть, больная спина мучила её давно и постоянно, а сегодня особенно долго, она откинулась в своём любимом вольтеровском кресле и слушала, как Муся со Златой взахлёб предавались своим детским воспоминаниям и серьёзно обсуждали свои же возрастные проблемы сегодняшнего дня. Когда расслабленную спину немного отпустило, Дина вступила в разговор и принялась подробно рассказывать Мусе про то, как она намучилась пока чистила карпа – все пальцы исколола об плавники. Муся внимательно слушала, она понимала, что не только карп досадил Дине своими костями, но и вообще, ей как всегда доставалось больше всех: домашнее хозяйство всегда было на её плечах, Злата всегда сетовала на своё неумение, на рассеянность, лукавила со свойственной ей артистичностью, да ещё и возраст – таки в данном случае помогал. И младшая сестра стойко несла это бремя и никогда не ныла. Только тёмные круги под глазами, да сутулые плечи выдавали непомерную усталость.