Исаак Ландауэр - OUTSIDE

Все профайлы Милы он хорошо знал и с каждым состоял на связи, хотя и в разном качестве. Далеко не к чести возлюбленной стоило отменить, что ей не хватило сообразительности распознать фальшь, и все три его образа успешно соперничали друг с другом за право увести её в счастливое будущее. Он знал о нехитрых претензиях на угол в столице под аккомпанемент из дачи с машиной и, наверное, даже мог бы со временем реализовать эту мечту, но… ему не о чем тогда стало бы больше мечтать. Ведь всё другое в его существовании было идеально, не исключая и хорошо оплачиваемую работу вне графика, позволявшую вкалывать неделю-другую, а потом столько же времени отдыхать, навёрстывая упущенное. Больше всего Диму возбуждал именно момент возвращения «с калыма», когда, трепетно перебирая кнопки пульта, намечался план погружения обратно в эйфорию виртуальной реальности. Потому как работал он взахлёб, не поднимая головы, чтобы как можно скорее закончить, что, кстати, и снискало ему репутацию надёжного, исполнительного и, что особенно ценно в данной сфере, непьющего трудяги.

И вот оно – в очередной раз начиналось. Как всегда с предвкушения, ибо декорации грядущего многодневного праздника требовали небольшой, но обязательной подготовки. Дело в том, что пиво становится по-настоящему холодным только после двенадцати часов, проведённых без перерыва в холодильнике. Всё, что недолежало или сменило за этот период времени место жительства, на статус ледяного претендовать уже не может. Следовательно, требовалось заранее поместить в рефрижератор первую дюжину светлого. Итак, поздним зимним вечером, когда на тёмной улице спального района хрустит под ногами от мороза свежевыпавший снег, охотник за сокровищами, крадучись, то и дело поглядывая по сторонам, короткими перебежками движется к заветной цели. Повсюду, как хорошо известно из криминальных сериалов, грозят ему опасности, из-за каждого угла готов выпрыгнуть, будто лермонтовский барс, разбушевавшийся алкоголик с ножом или профессиональный убийца-кавказец, а посему слипающиеся от двухнедельного недосыпа глаза чрезвычайно напряжены, ибо упустить – может значить погибнуть. В эту минуту он был словно бесстрашный разведчик, идущий на опасную встречу с подозрительно молчаливым в последнее время агентом. Что ждёт его впереди: пытки, засада, предательство? Отчего не пришла радиограмма из центра, что происходит в высших эшелонах власти, будто и впрямь решивших обезглавить разведку…

– Здорово, Димон, – вывел его из задумчивости сосед по подъезду, – за топливом собрался?

– Угу, – вздрогнув, но тут же собравшись с мыслями, процедил разведчик.

– Одолжи пятиху, братан, войди в положение. Такую тёлку склеил, – он показал на обильно накрашенную, одетую в старинное пальто женщину за тридцать, впрочем, действительно стройную и где-то, особенно если под газом, вполне миловидную. – Еле прицеп мамаше её сбагрили, два часа пешком да на метро таскались, устал как собака, но шары-то звенят…

– Не могу, – отрезал агент.

– Можешь, товарищ, Митенька, можешь. Я ведь знаю, ты зажиточный, а от меня не заржавеет: не отдам, так отработаю, мешки таская. Да и чего тебе бояться: живём рядом, а связываться с тобой я не дурак.

– Хорошо, – великодушно снизошёл до трудностей ближнего Дмитрий, – но больше ни рубля.

– Вопросов нет, шеф. Всё понял, исчезаю, – и, зажав в кулаке желанную купюру, пританцовывая, двинулся к понимающе заулыбавшейся подруге. – Ах, Маша-Маша, нам ли быть в печали, – раздался удаляющийся гимн счастья и любви.

Вообще Карлыч ему нравился, хотя бы за одно только прозвище. У них был хороший двор: мужики пили, но в меру, следуя завету Высоцкого – «на свои», в тёплое время года лакая пиво под домино, с комфортом устроившись в тени многочисленных деревьев – в этом смысле у них под окнами имелся свой небольшой как бы парк. Притом чудили редко и, опять же, в границах условно оккупированной территории, не покушаясь на близлежащие земли: даже открыть на детской площадке банку коктейля, хотя бы и в обществе прекрасной дамы, считалось у них непозволительным хамством да так, что и пришлых гоняли. С целью последнего присутствовала взаимовыручка, тем более что дом стоял недалеко от конечной станции метро, а, следовательно, бывало всякое. Но коллективный разум неизменно находил веские аргументы, чтобы отваживать кого бы то ни было, начиная от сбившихся в кучу гостей из Средней Азии и заканчивая наркоманившей молодёжью. С последним вообще обстояло всё строго: кое-как мирились лишь с поклонниками каннабиса, остальных же буквально травили – сами и при активном содействии участкового. Как ни странно, но это работало, так что единственный, к примеру, героинщик вынужден был обменять жильё с потерей одной комнаты на нечто «в более приличном районе», устав получать по лицу от охранителей здоровой атмосферы и прочих сочувствующих.

Не забывали и о физическом воспитании. Префектура заботливо водрузила хоккейную коробку вкупе с примитивной уличной стенкой, и всем, кто не разменял ещё порог мужества в двадцать пять лет или не оттрубил срочную, полагалось регулярно заботиться о спортивной форме. И если дети с непосильной задачей кое-как справлялись – впрочем, выбор у них был небогатый: пузатым родителям требовалось сублимировать тоску о былой активности в заботу о подрастающем поколении, то народ постарше, особливо с похмелюги, чувствовал себя на брусьях слегка не в своей тарелке. Но это всё мелочи, а в сухом остатке имелись регулярные футбольные матчи, собиравшие зрителями у окон чуть не весь дом, совместные просмотры чемпионатов и много ещё чего приятно-советского, чудом удержавшегося в этом анклаве давно забытой душевности. Отчасти связано это было с тем, что населял девятиэтажный дом, как и район в целом, пролетариат во втором уже поколении, некогда призванный работать на вредном химическом производстве по соседству. С приходом рыночной экономики комбинат свою загрязняющую деятельность прекратил, сдав площади в аренду под пельменные цеха и автосервисы, а персонал, соответственно, перекочевал кто куда, не изменяя при этом здоровой тяги к простому ручному труду. Таким образом социальное расслоение не совершилось: кое-где, конечно, проживали беспробудные алкаши, умудрявшиеся пропивать всё до унитаза включительно, но таких хватало и при советах, а в целом, макроэкономически так сказать, картина не изменилась. Лишь избранные могли позволить себе установку кондиционеров, да и то путём жестокой экономии, то есть – не раздражая опоздавших приобщиться к бытовому прогрессу сограждан. Автопарк если и блистал премиальным брендами, то с неизменным налётом десятка лет жестокой эксплуатации по отечественному бездорожью. Дети ходили в ближайшую, без дорогих языковых уклонов, школу, а те, что помладше – в расположенный прямо во дворе детский сад.