Исаак Ландауэр - OUTSIDE

© Юкиш Никита Викторович, 2016

– У Вас есть зубная паста с уайтенингом? – странный вопрос в деревенском чипке, но привычка всюду вставлять иностранные слова, выдававшая в нём полиглота, засела так глубоко, что и заброшенный колхозный пейзаж не стал помехой. Языков, кроме русского, он, впрочем, не знал никаких, с детства отличаясь ловкостью и физической силой – традиционно в ущерб академическим знаниям, зато уж по деревьям лазал так, что позавидовал бы и Маугли. Поджарый, как борзая собака, Дима напоминал греческого атлета, но лицом, однако, не вышел, а без этой последней детали всё остальное в мужчине безрадостно второстепенно, равно как и наоборот – коли смазливая мордашка в наличии, всё, что ниже, может благополучно пребывать в изрядном запустении. Некоторой выразительностью могли похвастаться в нём лишь глаза – чистые, без капли привитой излишествами мутноты, пошло-картинные два озера странного тёмно-зелёного, почти чёрного, цвета. Таким бы зеркалам – да идею наподобие всеобщего равенства, и полыхающий в душе огонь легко оживил бы тусклый образ, но порядок вещей казался чересчур незыблем, а детство, прошедшее в тесноте двухэтажного, топившегося и в двадцать первом веке дровами барака, вместо томительного чувства несправедливости привило ему любовь к открытым, не занятым многочисленной роднёй пространствам, со временем превратив хилого мальчика в бесстрашного юношу.

Вопреки логике взросления среди безнадёги и нищеты, Дмитрий вырос жизнерадостным и совершенно не завистливым человеком. Он охотно уважал и даже готов был преклоняться перед чужой образованностью, раз сам не прочитал за жизнь и десяти книг, радовался предприимчивости бывших друзей, продолжая заниматься квартирным ремонтом, и даже в личной жизни довольствовался малым, искренне полагая, что безупречная красота создана не для него. Парадоксальный, невозможный и в безнадёжно просветлённом буддисте набор качеств укрепился ещё в подростковом возрасте, чтобы, успешно преодолев бесчисленные ломки и переломы, сформировать поистине уникальный характер. Страх Дима оставил на заброшенных стройках разлагавшейся советской империи, когда восьмилетним пацаном вместо опостылевшей школы исследовал бесконечные лабиринты, куда более опасные, чем жилище голодного Минотавра. Ибо населены они были на излёте перестройки наркоманами, осоловевшими от ментовского бессилия педофилами-убийцами, бомжами и прочими милейшими завсегдатаями всякого процесса распада. Эти заброшенные очаги анархии напоминали картины ежедневного быта редких выживших после недолгой ядерной войны, уничтожившей излишне самоуверенное общество бесконечного научного прогресса, столь же мнимого, как и большинство достижений цивилизации, его породившей. Среди этих руин, с завидной регулярностью спасаясь бегством от ставшей уже привычной смертельной опасности, бесстрашный первооткрыватель чувствовал себя куда комфортнее, нежели за партой – его натуру влекло к свершениям, а не к однообразному крючкотворству правописания.

Удел личности в океане посредственности, вопреки мнению большинства, – никак не повелевать инертными массами, но прозябать в унизительной безвестности. Вершителями судеб народов движут жажда самоутверждения или мести, низкие эмоции на службе подходящего естества, ибо всякое стремление к величию и есть убожество. Провидение ревностно охраняет границы дозволенного, и на его весах честолюбивое желание завоевать мир, попутно изрядно сократив чересчур расплодившееся население, гораздо безобиднее иной реплики, проповедующей тихое одинокое самосовершенствование. Просчёты, впрочем, случаются и у высших сил, но в данном случае налицо было знание предмета, и Диму заботливо избавили от малейшей дозы опасного яда познания, в результате чего он вырос глуповатым добрым увальнем, легко поддающимся влиянию там, где не затрагивалось нечто для него заветное. Последнего, к слову, оказалось не так много: всего-то одна лишь банальная порядочность да неприятие насилия как средства самоутверждения, но и эти мелочи успешно отпугивали почти всех сверстников. Его непрактичность по части эффективного использования физической силы можно было принять за трусость, но нужно было видеть, с какой яростью и остервенением, невзирая на любое превосходство противника, бросался он отстаивать то, что полагал важным. Местная шпана, по мере продвижения к старшим классам перетекавшая в низовой костяк организованной преступности, и та обходила его стороной, по опыту зная, что связываться с бесноватым одноклассником опасно – того ни нож, ни кастет остановить не могли. Он был боец, что называется, от бога, его неоднократно пытались записать в ряды, но безуспешно – мир криминала и вся сопутствующая романтика всякий раз натыкались на смехотворные, недостойные мужчины нового времени принципы, но брешь в обороне пробить так и не смогли.

Как таковых друзей у него не было. Да и откуда им взяться у самодостаточного одиночки, умевшего находить развлечения там, где сверстники видели лишь страх и опасность? Круг хоть какого-то общения, начиная уже с подросткового возраста, состоял у Димы из взрослых соседских работяг да их коллег по работе. Сантехники, электрики и прочие строители привлекали его бесхитростной простотой и открытостью, к тому же послушать их байки всегда оказывалось интересно. Они не жили иллюзиями, не страдали рефлексией, чётко зная, что ждёт их впереди и, о величайший, впрочем, далеко не ценнейший, дар провидения, всем в этой жизни оказывались довольны. То есть их, безусловно, раздражала дороговизна, куча нуворишей за рулём дорогих авто и их фешенебельные шлюхи на пассажирских сиденьях, но всё это были мелочи, не менявшие главного: жить стало лучше, жить стало веселей. Страна богатела, народ строился или хотя бы ремонтировал свои обшарпанные халупы, и пролетарий, пережив краткий период упадка на заре девяностых, снова оказался востребованным чуть ли не всюду. Ремесло ценится всегда, а народ подобрался, почитай, что малопьющий, в том смысле, что банка не сказывалась отрицательно на квалификации, и хорошо оплачиваемый рабочий за день сделал то, что не удалось и сухому закону, – низверг поллитру с векового пьедестала.

Порой Дима вызывался кому-то из мужиков помогать, за что те платили дисциплинированному подростку полную ставку, и молодой пацан таким образом заимел карманные деньги, существенно превышавшие заработную плату матери. Ему нравилось делать что-то руками, видеть, как из груды строительного хлама появляется ровная, симметричная красота, и унылая хавира очередного счастливца превращается в уютный дом, куда не стыдно пригласить и красивую девушку.