Array Сборник - С Байроном в XXI век

Гости разошлись, обсуждая, что Мартышка-то наша совсем поникшая, надо бы помочь ей всё переделать. А Сова осталась еще, решив поговорить с хозяйкой. А та, кажется, вот-вот заплачет. Только гостья жалеть ее не собиралась, так, захотела научить кое-чему.

– Мне очень понравился дом, только я не понимаю, почему ты так расстроена в новоселье.

– Да вот, видимо, всё не так, как надо. Придется переделывать, а может, переезжать даже…

– Подожди, зачем? Разве ты недовольна тем, что получилось? Мне казалось, когда ты созывала всех, ты была счастлива?

– Так все ругают только!

– А жить в этом доме кому?

– Мне.

– Ты будешь жить с кем-то из них? С пантерой, может быть? С жирафом? Уверена, что нет? Тогда зачем ты всех слушаешь и под всех хочешь подстроиться? Это же твой дом?

– Это ведь друзья. Они добра хотят…

– Конечно, хотят. Друзья же. Но ты должна иметь собственное мнение о том, что для тебя хорошо. Ты делала дом для себя и была им довольна. Зачем же всех спрашивать, как тебе жить?

– Я не спрашивала. Сами по дружбе сказали, помочь решили.

– Молодцы. Пусть помогут. Вместе работать веселее. Только зачем делать для кого-то? Хотят помочь – пусть помогут так, как ТЕБЕ нужно. Не разрешай всем наводить порядок внутри твоего дома. Ведь он перестанет быть твоим.

– А вдруг они лучше знают?

– А вдруг – хуже? Они же не живут жизнью обезьян. Всё сделаешь по их рекомендациям, а жить не сможешь. Или не захочешь, а из признательности – придется. Как тогда быть?

– А как сейчас быть? Они ведь придут помогать.

– Вот и прекрасно. Попроси помочь в том, что тебе самой нужно. И увидишь, все ли друзья.

На следующий вечер пришли вчерашние гости. Попросила Мартышка помочь ей утеплиться да украсить дом вместо переезда. Кто-то даже ушел. Но почти все остались ей помочь, и все они прекрасно провели время.

Розы росли в теплице в больших количествах. Самых разных сортов и цветов. Лишь одна из красавиц росла на отдалении от великолепия шикарных кустов. Её так же поливали и согревали, как и остальных. Но она была замкнута и необщительна. Красивая, но отрешенная от всего.

По первости остальные розы пытались ее разговорить, втянуть в общие дела, утренние ритуалы встречи солнца. Потом оставили в покое, убедившись в бесполезности усилий. И вдруг…

Цветок стал раскрываться по-особенному. Обычно бутон открывался немного, на рассвете, и быстро отдавал почти весь аромат. А тут – такое чудо! Красавица раскрывается медленно, иногда стыдливо прикрываясь. Будто видит или слышит нечто.

А рядом, за теплицей, рос Шиповник. Он вился по ограде, создавая колючую изгородь. Крепкий и упрямый. Его неоднократно пытались пересадить в другое место. Однако он вновь оказывался здесь. Как его в новом месте ни холили и ни лелеяли, а всё одно – расцветал только у этой теплицы. Оплетал столбики, словно ненавязчиво прорастая в розарий.

Подметили случайно, что и Роза сияет, когда своенравный Шиповник оказывается поблизости. В огромном хозяйстве было много оранжерей, розариев только штук пять, но он облюбовал одно это место.

А среди красавиц – охи да вздохи. К кому это сорванец приходит так настойчиво да в окно стучится? Одна другой краше, на свой счет каждая принимает, каждой приятно. А гость никого не выбирает – во всяком случае, виду не подает. Подруги перешептываются да переглядываются. Притворяются, что им и дела нет до него. И лишь одинокая Роза молча раскрывается да отворачивается.

– Девочка моя, ну почему ты не смотришь на меня? Ведь я только для тебя и прихожу! – шептал Шиповник.

– Ах, оставь… В розарии каждая думает, что ты именно её охмуряешь.

– Ты зря меня обижаешь. Ни одна из них не может похвастаться, что я оказываю ей знаки внимания. А ты изводишь меня своей холодностью. Ах, умираю!

– Нет, не надо, слышишь? Ты нравишься мне с того самого дня, когда случайно забрел в розарий, помнишь?

– Это я рос здесь… А ты пришла случайно. И не хотела расцветать, одна… Потом уже здесь сделали розарий, появились кусты, а меня пересадили.

– Ты больше не умираешь?

– Нет, раз ты просишь… Поживу пока. А ты ревнива…

– Конечно же. Тебя так долго не было… Я совсем извелась…

– Милая, меня не пускают… Пересаживают… Не знаю, сколько у нас есть времени… Может, только вечер и ночь.

– Да пересадите вы их вместе! Смотрите, как она расцветает при нем, – сказал специалист по оранжереям. Он ничего не знал про шиповник, но очень хорошо разбирался в розах.

– Это ведь неправильно, – спорили садовники. – Везде пишут, что розы нетерпимы к другим цветам, и опыт это подтверждает.

– Но факты – упрямая вещь. Как вы ни ухаживаете за ними, эти двое расцветают только вместе. Вызовите дизайнера. Пусть поможет с композицией.

– Может, просто пересадить его в оранжерею?..

– Не стоит, я думаю. Ваша красавица ревнива. Роза не может быть иной. И подруг у нее нет здесь.

На следующий день дизайнер переформировал ограду, пересадил капризный цветок, и Роза и Шиповник оказались совсем близко друг к другу. И расцвела красавица и засияла. И Шиповник дал яркие цветки. Он укутал любимую колючками. И она постепенно разрослась в куст. И несколько бутонов изумительно раскрывались. Здесь был их уголок дикой природы, пройти было сложно. Они шептались о чем-то, шелестя листьями. Казалось, им не наговориться. Люди не понимали их. Но это не имело никакого значения…

Если бы каждый из нас коротенько написал о своей семье, а кто-нибудь догадался свод этих исповедей издать, я думаю, занимательная вышла бы книжка. А возможно, и страшная.

Жизнеописание свое, разумеется, надо начинать с детства. А оно всегда прекрасно, и не важно, родился ли ты на шелковых простынях или пеленали тебя в застиранную холстинку. Босоногое детство, пожалуй, даже ярче и веселее зажатого в распорядки и регламенты детства тех, кто появился на свет «с золотой ложкой во рту».

Мое детство наградило меня воспоминаниями о росистых лугах Вологодчины, о трех рябинах, заглядывающих в окна избы, да о трех камнях на пригорке, что остались от часовни Николая Чудотворца, порушенной «нехристями», как говорила бабушка, крестясь на камни. Нам с сестрой креститься на камни не полагалось, потому что мы были октябрятами, хотя и тайно крещеными в лесном храме, построенном неизвестно кем и когда.

На разговоры о лесном храме и вовсе был наложен запрет, поскольку папа и мама мои были коммунистами, оба прошли войну, свято верили в светлое будущее страны, победившей фашизм, и не позволяли забивать детям голову суевериями и прочей чепухой. Вера, как известно, подкрепляется Надеждой, вот мне и досталось столь светлое имя.