Вениамин Кисилевский - Синдром

– Не ходи за мной, – усмехнулся Гурский, – проигрышное это дело. Попытайся найти себе более удачливого спонсора.

Пес, чуть склонив голову, напряженно вслушивался в каждое слово, будто в самом деле доступна ему была человеческая речь.

– Не веришь? – оправдывался Гурский. – Вот, погляди. – Вытащил из кармана бумажник, раскрыл, показал ему: – Одна десятка и мелочь, даже на кусок вареной колбасы не хватит.

Пес подошел, ткнулся носом в его штанину, слабо завилял куцым хвостом.

– Господи, хоть кому-то я еще нужен, – сказал Гурский. Досадливо сморщился, почувствовав, как фальшиво, лицедейски это прозвучало, вдруг осерчал: – Ну и черт с тобой, делай как знаешь, если такой дурак. Тебя мне только не хватало для полного счастья.

Сел на ближнюю скамью, поглядел на часы. Половина седьмого. Гала наверняка, чтобы время зря не терять, поедет с детьми в Центр к открытию, из дому выйдут где-нибудь полдевятого. Скоро, значит, разбудит их, разговор предстоит нелегкий, долгий, десятком минут не обойтись. Вообразил обомлевшие лица ребят, мученически стиснул веки. Нет, хорошо он сделал, что сбежал, лучше держаться подальше, честно это или не честно. Дождаться бы только результатов анализов, убедиться, что Гала не пострадала. О детях даже беспокоиться глупо, с ними-то ничего плохого просто не может случиться. Пусть, – загадал, – с ним будет что угодно, самое худшее, лишь бы с Галой обошлось. Пусть она вообще ни к себе, ни к детям его не подпускает, за один стол не сажает, он все вытерпит, лишь бы Гала была здорова. Все остальное уже не существенно, в другом измерении, в другом космосе….

Открыл глаза, увидел, что пес в той же позе, мордой в лапы, лежит у его ног. И так же вопросительно смотрит на него из-под косматых бровей.

– Давно шляешься? – Гурский теперь рад был хоть с кем-то разделить одиночество, отвлечься. – А ты ведь, похоже, не беспородный, у Петровны моей такой же, броватый-бородатый. Название мудреное, вспомнить бы. Да, ризеншнауцер или что-то вроде того. Хозяин выбросил или заблудился?

Пес, осчастливленный, что с ним общаются, приподнял голову, снова задвигал обрубком хвоста.

– Тебя бы подкормить да искупать – нормальная псина получилась бы.

Пес опять притулился мордой к его ноге. И Гурский, патологически брезгливый, погладил его наверняка кишащий блохами мохнатый лоб. И это прикосновение к живому, теплому вдруг примирило его, утешило.

– Ладно, колбаса с меня, на всю десятку. Потерпи, дружок, пока магазины откроются.

Пес блаженно сузил глаза, облизнулся; Гурский недоверчиво хмыкнул:

– Только не убеждай меня, что разумеешь по-человечески. В чудеса я уже давно не верю.

Чтобы занять себя чем-нибудь, взялся разгадывать кроссворд на последней странице. Кроссворд был незатейливым, но без карандаша, силясь держать в памяти нужную букву в клеточке разгаданного раньше слова и через раз ее забывая, желаемого удовольствия Гурский не получал, раздражался. Потом уперся в оперу Чайковского из шести букв, никак не мог вспомнить, в сердцах отшвырнул газету на другой край скамейки, поднялся.

– Схожу-ка я, Черныш, погляжу, может, поблизости магазинчик какой-нибудь уже открыт. А ты меня жди тут, я за тобой по всему парку рыскать не буду. Уяснил?

Но пес опять увязался за ним, так же семенил позади как привязанный. Гурский не стал его прогонять, но больше с ним не заговаривал и не оглядывался. Работающий гастроном, повезло, оказался через дорогу, совсем близко. Кроме потрепанного мужичонки, томящегося возле бакалейного отдела, покупателей не было. Гурский выбил в кассе чек на оставшуюся десятку, подошел к прилавку, за которым дремала немолодая грузная продавщица, углядел лежащую в застекленном витринном уголке анемичный бублик дешевой ливерной колбасы. Забыл уж о ее существовании, порадовался, что Чернышу много достанется.

– Ливерной на все, – протянул чек.

Женщина посмотрела на него умильным, чуть ли не влюбленным взглядом, проворковала:

– Кошечку подкармливаете, Дмитрий Глебович? Как это вы здесь в такую рань оказались? К больному вызывали?

Ну вот, – подосадовал Гурский, пытаясь вспомнить конечно же бывшую свою пациентку, – этого только не хватало.

– Не узнаете меня? – продолжила она. – Я Лиза, Лиза, сестра из второй терапии. Вы же у нас консультировали.

– Действительно, – удивился он. – А вы как здесь очутились?

– Обыкновенно. Жить-то надо как-то. Дочка у меня родила, в декрете сидит, зять непутевый достался, разве на те копейки, что в больнице платят, продержишься? – Невесело улыбнулась: – Овладеваем, так сказать, смежными профессиями.

– Давно овладеваете? – спросил Гурский.

– Скоро год уже. И знаете, не жалею, что ушла из медицины. Мне два года до пенсии, хоть поживу по-человечески. Из долгов не вылазила, больные всю душу вымотали, от одних этих ночных дежурств запросто свихнуться можно. За тридцать лет-то.

– Ну-ну, – неопределенно сказал Гурский, – вам видней. Будьте здоровы. – Взял колбасу, зашагал к выходу. У дверей караулил томящийся мужичонка, молча поглядел таким же, как приблудный пес недавно, страдающим взором. Гурский отрицательно помотал головой и прошел мимо.

Пес недвижимо сидел под стеной, не вызывало сомнений, что ждал бы тут, не отлучаясь, целую вечность. Увидел вновь обретенного хозяина, вскочил, преданно заморгал, замотал обрубком хвоста. И на колбасу не набросился жадно, есть принялся деликатно, благодарно посматривая на кормильца.

– Ну, бывай, Черныш, – попрощался Гурский. – Удачи тебе. Она и тебе, и мне сейчас не помешает. – Отошел на несколько шагов, обернулся, увидел, что пес, давясь недоеденным куском, следует за ним.

– Зря ты это, – прокомментировал Гурский. – Лучше бы поел спокойно. Я на машине, за ней тебе не угнаться.

«Жигуленка» он оставил неподалеку от парковых ворот. Садясь в него, на пса старался не глядеть. Казалось, предает доверившуюся ему животину. Черныш, изловчившийся проглотить на ходу последний кусок, тоненько заскулил. Гурский чертыхнулся, резко вдавил в пол педаль газа, отъехав с полсотни метров, увидел вдруг в зеркале заднего вида несущегося за ним во всю прыть Черныша. Судорожно вздымались и опускались вывороченные лопатки, из приоткрытой пасти жарко вывалился красный язык. Машин на дороге заметно прибавилось, кативший за его «жигуленком» грузовик едва не касался псиного хвоста. Благо зажегся впереди красный глазок светофора, Гурский прижался к тротуару. Пес подбежал к противоположной дверце, привстал на задние лапы, вставил в окошко косматую морду с обиженными глазами. Дмитрий Глебович безысходно вздохнул, отворил ему, тот ловко, словно дело для него привычное, запрыгнул на сиденье рядом.