Сергий Чернец - Собрание сочинений. Том шестой

А дома бабушка собрала на стол, к чаепитию оладушки приготовила. Но Серёже почему-то стало жарко, он почувствовал головную боль. Пока бабушка что-то говорила: «вот, Мама приедет одна за тобой, и в тот же день вы уедете к вечеру, чтобы в воскресенье тебя в порядок привести, а в понедельник в школу надо идти будет», – ему думалось, на что бы пожаловаться. Не посидев и пяти минут, Серёжа встал из-за стола, пошел к кровати и лег.

– Вот-те на! – удивилась бабушка, – а как же чай? —

Сережа, придумывая на что бы такое пожаловаться – на ветер или на тень от туч, припал лбом к стене, отвернувшись от комнаты и вдруг зарыдал.

– Вот-те на! – повторила бабушка, подходя к кровати. – Серёжа, что с тобой? Что ты плачешь? —

– Я… я заболел! – проговорил Серёжа и продолжил сквозь слезы, – согрешили мы…, купались после Ильина дня, водяной нас наказал… – слезы лились и лились.

– Ну и ну, будет тебе плакать-то. Согрешил – помолишься, покаешься. Бог простит и поможет! – и бабушка приложила ему ко лбу ладонь.

– Да. Голова горячая…. Это ты должно быть на берегу у речки замерз. Что ж вы решили купаться-то? —

– Солнышко было. В последний раз… уеду же…. —

Сержа успокоился, утер слезы кулачками по щекам. А бабушка принесла чашку горячего чая и подала ему пить, приподнявшемуся и сидящему на кровати. Несколько раз отхлебнув, он протянул чашку назад и откинулся на подушку головой. Бабушка укрыла его одеялом поверх одежды.

– Не хочешь чаю? Ну и ладно! Лежи и грейся, жар жаром и выгонит. —

Серёжа закрыл глаза, и ему тотчас же стало казаться, что он не в доме с протопленной печкой, а на рыбалке у костра с ребятами, – он забылся в мгновенном быстром сне-обмороке.

Бабушка отошла тихонечко к углу с иконами: «Надо будет его маслом лампадным с уксусом смазать. Бог даст к завтраму выздоровеет». – решила она.

Через несколько минут (15 – 20), бабушка приготовила лекарственное «зелье» и разбудила Серёжу.

– Вот. Уже и спишь? Встань-ка! Я тебя лампадным маслом смажу. Оно хорошо будет, только ты Бога призывай. —

Серёжа быстро приподнялся и сел. Бабушка сняла с него рубашку и майку и, пожимаясь сама, прерывисто дыша, как будто ей самой щекотно, стала растирать Серёже грудь и спину. Потом постелила простынку под спину и уложила его, закутав в одеяло, а сверху накинула своё пальто снятое с вешалки у двери.

Серёжа видел, как бабушка молилась Богу. Вероятно, она знала наизусть много молитв, потому что долго стояла перед образом Богородицы в углу. Помолившись, она перекрестила окна, двери и вышла из дома по своим хозяйственным делам.

Сержа подумал, что ещё много времени осталось до утра, в тоске от смешанных чувств, расставания с рекой и ребятами и с деревней вообще, он повернулся и снова припал к прохладной стене дома лбом; и уже не старался отделаться от грез воспоминаний…. Но утро наступило гораздо быстрее, чем он думал.

Ему казалось, что он недолго лежал лбом к стене, только что лег будто бы, но, когда он открыл глаза, – из обоих окон комнаты уже тянулись косые солнечные лучи. В доме никого не было. А на улице слышен был шум работающего двигателя машины и разговоры людей. Маму подвез сам председатель колхоза на своем газике, видимо зачем-то ездил в райцентр.

В дом вошли обе: бабушка и Мама. У Мамы в руках был большой целлофановый пакет с картинкой, такие только в городе и бывают, из которого извлечен был на стол сверток магазинной серой бумаги. Что-то она вкусное привезла.

– Бог милостив. Послал председателя, не пешком идти пришлось! Ну, как здоровье?! – спросила бабушка на ходу, тут же проходя за перегородку, делящую дом на две комнаты, в импровизированную кухню. Там она поставила чайник на электрическую плитку.

Мама, перед тем обняв Серёжу, уже развернула сверток с пирожными, которые он любил раньше, маленьким. Пирожные бисквитные, высокие, прямоугольные, будто отрезанные от большого торта, покрытые сверху белыми волнами крема и на каждом по кремовому цветочку с зелеными кремовыми листиками.

Но за год пребывания Серёжи в деревне, он повзрослел (как он думал) и вкусы его изменились. На пирожные он смотрел без прежнего блеска в глазах.

– Кушай, кушай, – переложив на тарелку пирожное и подавая ложечку, говорила Мама.

– Теперь кушай пока, гуляй последние деньки, а скоро в школу – учиться будешь. Председатель обещал, через часа полтора-два заехать, вот и поедете сразу. Повезло, – говорила бабушка, намазывая себе на ломтик хлеба масло, обычное блюдо своего завтрака.

– Смотри же, учись со вниманием и прилежанием, – в последний раз наставляла она Серёжу, – чтобы толк был. Учись так, чтобы всё понимать. Когда всему выучишься тогда и выберешь себе профессию. Может, доктором будешь или инженером…

Когда отъезжали на трясущемся газике от деревни по окружной дороге грунтовой, с краю полей у самого леса, Серёжа оглянулся: «прощай деревня!» подумалось вдруг.

У реки и кое-где на лугу поднимался туман. Он тянулся от земли вверх и высокие, узкие клочья тумана, густые и белые, как молоко бродили над рекой, заслоняя отражение неба с тускнеющими звездами и цепляясь за прибрежные деревья и кусты. Эти клочья тумана каждую минуту меняли свой вид, и казалось, что они обнимались, сливаясь друг с другом, другие кланялись, третьи поднимали свои «руки» с широкими рукавами, как монашеские рясы, как будто молились….

На утреннем свежем воздухе, в тишине просыпающейся природы, приятно было посидеть у теплого пламени костра у реки и прислушиваться к ожиданию, – когда вся природа, замерев, ожидала рассвета, первого отблеска зари, первого солнечного блика в небе с потухшими звездами.

В этой предрассветной тишине только клочья тумана бродили повсюду, как приведения не отбрасывая тени. Я сидел на бревнышке спиной к костру, прогревая спину, и прислушивался к тихим всплескам воды, тоже чего-то ожидая.

С высокого пригорка, вначале соснового леса, стоящего на крутом берегу реки, мне открывался прекрасный вид. Перекат в этом месте кончался, и река переходила в глубокий омут. А к перекату подходил широкий заливной луг, с песчаным пляжем у берега. И за лесом противоположного берега реки светлел восток, розовея, перед зарей, обещающей солнечный день, потому что в светло-голубом небе не было ни облачка.

Бывает «момент» на красной зорьке ранним утром: когда, вдруг, всё вокруг замирает. На минутку стихли все звуки: и жужжание мух и комаров, и стрёкот насекомых в траве, это надо увидеть и прочувствовать, даже всплеск воды на перекате, вдруг, стих.

Природа встречает первый луч солнца.

Из-за горизонта выходит быстрый солнечный луч и протягивается до самой середины неба; немного погодя рядом с ним появляется еще один золотой и блестящий, предваряющий появление слепящего уголка солнечного диска. И тут, замершая было природа, словно по команде, наполняется сотнями звуков. И щебет ранних птах, и звон пролетающего к лугу шмеля, и бабочки на лугу взлетают над цветами, раскрывшимися и покрывшими ярким цветным узором всю траву. Вот он счастливый момент!