Лариса Шевченко - Любовь моя

– Жизнь – не цепочка «неслучайных случайностей». В ней, как известно, есть определенные закономерности. И каждый раз писатели неизбежно задаются главными вопросами…

– И какими же? – насмешливо приподняла брови Инна.

– А то сама не знаешь. Писатели решают, как предельно точно обозначить болевые точки в жизни человеческого общества для того, чтобы осмыслить всё новое, нарождающееся, затем адаптировать и приспособить его к своему времени. Они поворачивают жизнь перед нами то одной гранью, то другой. Это дано им по причине их сверхчувствительности и поразительной интуиции.

– У политиков они не отнимают хлеб их насущный? «И чтоб ты понимала в колбасных обрезках»! Не все писатели обладают даром предвидения, только гениальные.

– Объясняешь для несведущих? – огрызнулась Аня. – Только не всегда сразу распознаешь методы писателей, особенно если в их произведениях много чего намешано или если они используют сюрреалистические сверхмодные подходы.

– Нарой информацию у критиков.

– На них теперь нельзя полагаться. Деньги, деньги…

– Критиков читают те, кому не хватает самостоятельности мышления. Теперь считается дурным тоном обращаться к рецензиям, самим надо соображать. Это на заре нашей туманной юности мы в основном опирались на фразы великих, самых цитируемых классиков. Тогда они в ходу были. Еще на великие мысли Ленина, – встрепенулась Жанна. Она рада была поучаствовать в разговоре. – Вспомните наши многостраничные сочинения на уроках литературы. «Если мысли, то самые умные, если дела, то только масштабные!» Было пренебрежение к мелочам.

Женщины понимающе переглянулись. Лена уловила их перегляд и подумала «Хоть тут они быстро и единодушно сошлись во мнении».

– При желании подбором фраз великих можно было утвердить любую истину, а теперь свой ум приходится развивать и заострять. – Инна гордо вздернула свой милый носик, не испорченный ни болезнями, ни возрастом. Лена залюбовалась подругой.

– Мы не станем «выискивать блох» в Ритиных произведениях. Тексты у нее живые, жизненные. Главное, она не «громыхает жестью». Тарковский, кажется, говорил, что реализм – отец поэзии. Поверим ему.

– Натурализм, – тихо поправила подругу Лена. – Он нужен, чтобы молодежь понимала, что жизнь – это не компьютерная игра. В ней настоящая боль и на самом деле бывают загубленные судьбы. В этом – активная Ритина позиция и ее вклад в борьбу за человека. Правда, перед одной Ритиной книгой моя растерянность была настолько велика, что я не сразу выразила готовность ее рецензировать. Потом поняла: в искусстве есть условные решения и конкретные. И то и другое может быть правдивым. Мы получаем два варианта одного события. И тот и другой переваривается и осмысляется нами, по сути дела, неосознанно.

Рита шутила, что написала и сама испугалась своей откровенности, но отогнала свои страхи. Она собирала материал на добротный рассказ о реально существующей женщине, а он как-то сам собой из-за огромного количества информации перерос во что-то большее. Она пыталась вырваться из пут переизбытка фактов – где осторожно отсекала лишнее, где беспощадно терзала и резала текст, – только все равно увязла, перестала бороться и поплыла по течению мыслей. Канва произведения изменилась, замысел усложнился, оброс подробностями, появилось много ответвлений. И остановиться она уже не смогла. Рита очень волновалась, но презентация прошла на «ура». Ей даже посоветовали на обложку книги вынести слово «трагедия».

– Ты тоже планировала написать две книги о детстве, а получилось семь. По-научному, по аналогии с дилогией и трилогией, они называются септилогией, – блеснула эрудицией Инна. – И когда успела?

– Все детские книги я по сути дела написала за год, потом по мере возможностей издавала. А все взрослые – за два.

– У звонарей есть понятие «набить» колокол. Чем больше в него звонят, тем лучше он звучит. И с твоим талантом то же самое происходит, – сказала Инна.

– Я заинтригована. О чем конкретно твои взрослые книги? – спросила Жанна. – Люблю невероятно потрясающие вещи. Чтобы во весь голос звучали. Что-то типа криминальных, эксцентричных комедий. Все мое существо восстает, когда скучно-нудную чушь предлагают.

– Шепот бывает экспрессивнее крика. Так и в произведениях… Тебе лишь бы взбодриться? – еле слышно пробурчала Аня. И продолжила достаточно громко:

– Ты это о чьих книгах? Вряд ли Ритины представляет то, что ты ожидаешь. (Виртуозно перескочила на Ритино творчество!) Она с глубоким болезненным интересом относится к проблемам простого человека. Ей важны его поиски смыслов, смятение, попытки понять самого себя, выяснение, где и когда привычное дает сбой и что после этого бывает. Как ведет себя человек в моменты наивысшего отчаяния? Ведь перед каждым рано или поздно встают вопросы нравственного выбора, и что в таких случаях считать вескими аргументами приходится решать самостоятельно. Один во имя чего-то очень для него важного терпит несправедливость, влачит мрачные бесконечные будни, другой гордо несет неутихающую боль в сердце, но ищет пути дальнейшего развития своей личности. Но Рита часто интерпретирует события в подчеркнуто трагическом ключе. Ее рассказы, как правило, – истории разрушения взаимоотношений. В этом ее особенность. Она пишет с любовью и нежностью к людям; не выпячивает, не демонстрирует свои чувства, но они ощущаются в каждой ее строке. Понимаешь, у Риты не рассказы, а сказы, – объяснила Аня.

– Наверное, люди перед Ритой раскрываются, в основном, в трудные для себя моменты жизни, – заметила Жанна. – Не каждый способен словами выразить переживания. Но если дано, предназначено быть писателем – так пиши, отрабатывай свой талант, раз судьба с ним повенчала. Талант накладывает обязательства. А Господь управит… Любой творческий человек, а писатель в особенности, должен дорожить каждым днем, каждым часом своей жизни, чтобы оправдать свое явление на земле. Дело писателя сводить персонажи, плести тонкую вязь их взаимоотношений. Читаем: люди спорят. На самом деле они, может, и не ссорятся. Так автор рисует портреты своих героев, залезая в глубины их характеров. (Забыла перед кем распинается?)

– Возьмем, например, многоточия. Они – дыхание автора, его понимание пауз, как инструмента воздействия на читателя. Мол, остановись, задумайся. Он, писатель, один над всеми своими героями и над нами, читателями! – смешно приосанившись, возвестила Аня. – Рита писала мне, что она придумала интонационные многоточия, но редактор не согласился с ее изобретением и убрал их из текста. Я считаю, напрасно она его послушала.

– В глубину человеческой души надо идти со светом Христа, – заметила Жанна.