Лариса Шевченко - Любовь моя

– Чьи слова повторяешь? Судишь о людях на уровне Мира и Космоса? А Солженицын и Шаламов, изображавшие кошмар безвинно угробленных людей, тоже со свечой Христа в душе должны были писать, а не с протестом? – холодно отреагировала Инна.

– Конечно, – не отступила Жанна. – С сочувствием, но не с ненавистью.

А неутомимая Аня, не вникая в их спор, своё заторопилась выложить:

– Читая Ритины книги, молодые люди начинают лучше понимать психологию женщин, а те, в свою очередь, осознают, что нельзя от мужчины ждать чувств полностью похожих на чувства женщин, потому что они другие. А вот требовать от всех порядочности все равно надо.

Логика у мужчин на самом деле иная. Рассказывал мне мой бывший подопечный о своем друге: «Он с такой ненавистью говорил о своей девушке! Потому, что любил».

«Я бы не смогла говорить о любимом плохо, если бы даже он в чем-то был передо мной виноват», – возмутилась я.

«Вы – женщина», – ответил молодой человек.

Для меня такое объяснение было внове. А я уже, слава богу, пожила на свете.

Будь Рита счастливой, разве она стала бы писателем? – неожиданным вопросом закончила свою речь Аня.

«И впрямь школьное сочинение. Вот дает Аннушка! Учительство, собственно, как и любая профессия, накладывает на человека свой отпечаток», – внутри себя добродушно усмехнулась Лена. Но неловкую улыбку сдержать не смогла, грустно подумав: «Не склонная к иронии и юмору, Аня со своей излишней серьезностью и простенькими высказываниями в некоторых ситуациях смотрится немного комично. Вот смотрю на нее и понимаю, что ее «пугливое» детство никуда не делось, в ней осталось навсегда».

«Ах, как глубоко, как умно! Слушать тебя – сто пудов удовольствия. Изрекает банальности с таким видом, будто теорию Эйнштейна объясняет школярам. Творческий диалог двух «гениев»: Анны и Жанны. Им, «великим», виднее. И что самое интересное, не понимают своего… недомыслия», – самодовольно подумала Инна и, не сдержавшись, насмешливо фыркнула:

– Застрекотала! Речь, окрашена мощной гаммой чувств! Море эмоций! Себя играешь в предлагаемых обстоятельствах? Ты видишь нас своими пятиклассниками? Чем еще одаришь? Не разочаровывай нас, отрывайся по полной программе. И Жанна поможет.

Какое удовольствие находиться рядом с… такой глыбой, если она не отталкивает, позволяет быть на равных… И тогда чужая биография становится частью твоей жизни, твоей памяти, переворачивает сознание. Но, как справедливо говорил великий Оруэлл: «Все равны, но некоторые равнее других». Вот уже и графика тела, и пластика у тебя другая: не хочется прогибаться, и уважаешь себя чуть больше, чем обычно, и свою планку выше держишь, решения принимаешь увереннее. Ты потрясена дебютом. Потом это становится обязательной составляющей твоего характера, твоего поведения. И это дозволено, и это оправдано. Ты сама себе раскрываешься с неожиданной стороны. У тебя уже не просто жизнь, а литургия… И место твоего обитания, будто намоленное… Ты не чувствуешь пресыщения, потому что развиваешься. Так?.. Да у тебя буйство нереализованной фантазии!

– А может, у тебя? Не заносись. Перестань кривляться. Надоела, как горькая редька. С души воротит от твоих издевок, – строптиво возвысила голос Аня и подумала раздраженно: «Инкины замечания не восходят до сатиры, ну если только брызжут злой иронией».

Но вслух Аня не рискнула так резко высказаться. Испугалась последствий? Пощадила? Не захотела раздувать ссору? Наверно это уже не важно.

– Устала бедняжка. Прости великодушно, – с привычной ехидной участливостью вздохнула Инна.

«Ох, дождешься ты у меня!» – будто о каком-то своем непослушном воспитаннике подумала Аня.

– Тонкий ход – нервно буркнула Жанна, поджав губы. Но литературную тему продолжила, обратив внимание подруг на себя:

– Оруэлл интересный писатель, но своеобразный, я бы сказала, абсурдный. Помните его лозунги? «Мир – это война», «Свобода – это рабство», «Незнание – сила».

– Свобода – это возможность сказать, что дважды два – четыре. Это значит, говорить то, что есть на самом деле, – сказала Инна.

– Автор утверждал, что достичь вечного мира невозможно, он завоевывается посредством войны.

– Не вижу в его утверждении противоречий.

– Американцы бомбят какую-нибудь страну, а говорят, что строят мир, что они борются за мир во всем мире, – возмутилась Жанна. – Вот откуда истоки этого абсурда.

Аня внесла свою лепту в обсуждение:

– Оруэлл, как и Рита, выступал против тупоголовых чиновников. Он заставлял людей думать о том, что для них важно. Умный писатель. Я читала, что из ста восьмидесяти его предсказаний социального характера, сто семьдесят сбылись.

– А я больше люблю сюжеты, в которых действие умещается в короткий срок, а охват событий – века, чтобы в нем присутствовала временная аберрация и сгущение событий в ретроспективе.

– Лена, слышишь, Жанна не твой читатель, – отметила Инна.

– Еще мне нравятся романы, в которых захватывающая фабула: мощные сдвиги эпохальных пластов, меняющих ход истории, а главные действующие лица в них – страны и континенты; когда есть вертикаль и горизонталь взаимоотношений.

– Сочетание эпического и камерного, громогласного и напряженно-тихого? – подсказала Инна.

– Чтобы всем этим управляла грозная, однонаправленная воля всех слоев общества и главному было подчинено всё второстепенное; где чувствовалась бы трагическая поэзия истории, преподнесенная интересно и свежо; чтобы и в сюжете, и в средствах выражения сочеталось несочетаемое: горячий снег, оптимистическая трагедия, преклонение и жестокость. В книге должно быть интригующее начало и обязательный яркий финал! У этих авторов своя реальность, свой мир. И кино люблю зрелищное.

– Там мгновение растягивается в вечность, а вечность стягивается в мгновение, а человек в точку. И к нему можно применить принцип неопределенности Гейзенберга: я – тело, но я и волна; я здесь, но меня нет, – пряча довольную улыбку, сказала Инна.

– Такие книги переполняют меня ликованием. И я вчитываюсь в их строки с дрожью узнавания и восхищения. Сюжет должен меня тронуть, захватить и не отпускать. Таков мой критерий, – восторженно закончила свой монолог Жанна.

– И чтобы у главного героя – ума палата, и чтобы он своей мощью… заслонил автора, – невинным голосом сказала Инна. – Упаси тебя Бог увлечься фантастикой и забыть о достоинствах великих классиков! Преувеличение исторической значимости событий через много лет может сыграть роль фатальной улики. Вспомни американцев. Они многое чего себе приписывают: и открытие законов природных явлений, и несуществующие победы в войнах. И «нам не дано предугадать», чем это со временем может для нас обернуться. Но уж точно всем будет не до юмора.