Лариса Шевченко - Вкус жизни

…Одна связанная с ним грустная история припомнилась. Раз мне срочно потребовалось подписать у директора отчет по командировке. Был конец рабочего дня. Секретаря на месте не оказалось. Рискнула сама пойти в его кабинет. Тихо стучу, осторожно приоткрываю дверь, чтобы заглянуть, на месте ли он. И буквально замираю. В пяти шагах от меня разыгрывалась трагическая сцена. От волнения я не слышала слов, только видела, что стоит мой знакомый в позе Наполеона и в чем-то отказывает старому директору высокомерным, презрительным тоном. А тот стоит сгорбленный, держится за сердце и что-то отвечает сдавленным голосом. Не поверила я этой униженной позе начальника. Слишком хорошо представляла его характер. Успела узнать его артистические способности и умение манипулировать людьми. «Что же вы делаете! Не запрягли, а уже погоняете! Не умно. Не простит он вам этой, пусть даже специально проигранной сцены. Он же нарочно проверяет вас на вшивость, а вы купились», – с горечью подумала я о недальновидности своего знакомого. Случайно подсмотренная сцена снабдила меня точной информацией о событиях, которые позже развернулись в институте.

Разумеется, я не рискнула делать категорических выводов. Мое мнение, к сожалению, подтвердилось. Через неделю было открытое партийное собрание, где незнакомый мне мужчина (похоже, из клерков) из обкома (я еще удивилась: почему не заместитель партийного руководителя области?) представлял членам ученого Совета и всему коллективу моего знакомого как будущего руководителя вуза. А я в этот момент внимательно смотрела на старого директора. Ни один мускул не дрогнул на его лице. «Он знает, что это «липа». Скорее всего, сам устроил этот цирк, чтобы щелкнуть по носу несговорчивого, не очень умного претендента», – поняла я.

Перебросила взгляд на знакомого. Он улыбнулся мне едва заметно, одними глазами. Я удивленно взглянула на него и легонько отрицательно качнула головой. Но он не воспринял мой жест. Он был в состоянии эйфории. Многие поверили словам представителя обкома и стали оказывать претенденту повышенное внимание. Но не стал мой знакомый директором. «Ушли» его с руководящей должности. Могло быть и хуже…

Мы и потом, когда мне случалось быть в этом городе в командировке, при встрече уважительно разговаривали, интересовались личной жизнью друг друга. Нас ничего не связывало и не разделяло, поэтому и отношения складывались простые, добрые, дружеские.

…Пока была молода, было много попыток свернуть меня «с пути истинного». Только появилась я в институте и сразу приглянулась одному зав. кафедрой. Он слыл ярким самородком и сам себя осознавал как эффектного обольстителя. Ему нравилось увеличивать коллекцию обожающих его женщин. Внешне хорош, и язык прекрасно подвешен. Но в моих мозгах технаря его речи звучали красивым словоблудием. Я же не студентка. Меня этим не проймешь. Мне нравится новизна услышанного, а не тривиальные истины в новом цветистом обрамлении. Он быстро потерял свою прелесть в моих глазах. Я ценила железную логику технического интеллекта и глубину знаний, а мужское любование собой мне претило. Профессор был по-своему умен, поразительно обаятелен, притягателен, но не в моем вкусе, хотя я не могла не отметить и не выделить его среди гуманитариев. Мое сердце он не задел. Легкую рябь на поверхности произвел и остался в памяти лишь маленькой черточкой, да и та стерлась, когда соприкоснулась с ним на вступительных экзаменах… И все же злые языки некоторое время болтали о нас. Я выслушивала чудовищные по своей несправедливости оговоры. Потом осознала, что, не понимая сущности некоторых людей, сама давала им пищу для кривотолков своим искренним восхищением тем или другим человеком.

Все встреченные мной достойные мужчины – их можно посчитать по пальцам одной руки – не умели ухаживать, увлекать. А те, которые умели – были самцы, и я сторонилась их. Иногда мне казалось, что наши так называемые отношения могли бы перейти известную грань, если бы они были решительнее… Нет, не могли… только молчаливое взаимопонимание… Нравились, но что-то внутри меня не откликалось, так, чтобы на самом деле и всерьез, так, чтобы позволить себе переступить… Наверное, я подсознательно чувствовала, что так хорошо, как с Андреем мне не будет ни с кем, потому что, вне всякого сомнения, я любила его. А любовь и влюбленность далеко не одно и то же. Нравственные правила, привитые в детстве, были во мне много сильнее желания частично обладать обожаемым мужчиной. «Я никогда не позволю оскорбить его своим признанием. Только тогда я имею право смело и прямо смотреть ему в глаза», – думала я о каждом, в кого влюблялась. Я ценила их за то, что они не претендовали на постельные отношения, за то, что за спиной ничего дурного не говорили. Они, наверное, как и я, нуждались в платоническом обожании.

Я сама кроила свою судьбу на свой лад: выбирала в кого влюбляться, сама добивалась взаимности и никогда не жалела, что не переходила границу дозволенного. В этой связи вспомнилась мне шутка из любимого журнала «Крокодил»: «Добивался победы, а потом не знал, что с ней делать», – рассмеялась Лена искренно и заливисто. – Все проходит. И влюбленности, пусть даже долговременные, тоже проходили, оставляя то грустный, то радостный след, то разочарование и пустоту. Всякое случалось. На то и жизнь, на то и ее разнообразие…

Одна мысль не давала мне покоя: почему я не представляла обожаемых мужчин в своей постели? Любовь к Андрею, романтичность, порядочность или еще что-то… из юности? Помнится, отпустила меня бабушка на речку выкупаться после сенокоса. Быстренько занырнула. Лежу, блаженствую, глаза прикрыла, греюсь на раскаленном песке. Мужчины рядом о чем-то спорят с женщинами. Мечтательно поднимаю глаза в небо, а взгляд уперся в голого мужчину… Черный, волосатый, ужасный, противный. Передернуло от страха. Вскочила, помчалась сломя голову… Тринадцать мне тогда было.

Еще один жуткий случай был. Возвращалась я часов в десять вечера из кинотеатра. Уже темнело. Я отстала от класса. Шнурок на ботинке развязался, да еще и порвался. Поднимаюсь с корточек – огромный вдребезину пьяный мужик передо мной в приспущенных брюках. Что-то мямлит, чего-то просит. Я отступаю, он меня к забору притискивает. Не сразу дошло, чего ему надо. Вдруг жутко тошнотворно сделалось. Выскользнула, в ужасе рванула от него. Он, матерясь, за мной. Я пришпорила. Думаю, если догонит, убью гада к чертовой матери чем ни попадя… Вот и одноклассники. Долго еще трясло от отвращения…

Может, где-то в глубине подкорки засели тормозящие, раздражающие, стойкие отрицательные ассоциации. Меня отпугивало неведомое или неэстетическое?.. Не каждому дано уметь красиво преподнести свои чувства… вознести отношения на такую высоту, чтобы они стали чем-то священным, чтобы смогли подняться над пошлостью, над…