Александр Петербургский - Случай в зелёной зоне. Как я не сел в тюрьму и что для этого пришлось мне сделать…

Ничего, что могло бы вызвать подозрения, за Николаем Ивановичем в последнее время не замечал. Разговоры наши ограничивались видами на урожай, погодой, и немножко о деньгах. Николай Иванович мирно фабрикантил на своём заводе, я, совершенно параллельно, размышлял о своей будущей книге. Ни он меня, ни я его в свои дела не втягивал. Отношения ровные. Он меня эпизодически ссужал, я же в свою очередь, в отсутствие хозяев присматривал из-за забора за их дачей. Благо, времени у меня много, а на жилистой шее Николая Ивановича Райхерта висел целый завод, и появлялся он тут лишь наездами.

Вообще-то я считаюсь парнем компанейским, но, видимо, сегодня был не мой день. Ничего отталкивающего во внешности следователя Иванова не было, напротив, он со вниманием ловил каждое моё слово, а что-то для памяти даже записывал в протокол. Но рядом с неподвижно лежащим Николаем Ивановичем как-то не веселилось. Николая Ивановича было искренне жаль, но о чём мы с ним говорили, к примеру, три дня назад, я, как не старался, вспомнить не смог.

Сказать мне было абсолютно нечего, я уже несколько раз делал попытки откланяться – за это время теоретически можно было бы позавтракать, умыться. И даже попробовать сделать первую в жизни утреннюю зарядку. Но следователь, пользуясь служебными положением, не отставал, и, видимо, от нечего делать, заинтересовался, а на что я, собственно, живу, если, по моим же словам, издатели до сей поры гонорарами мне особенно не докучали?

Задай мне подобный вопрос кто-то со стороны, я от души бы оскорбился, мог наговорить!.. Но с органами такое не проходит, они и сами: могут оскорбиться. Так что мне пришлось признаться, что порой позванивавшие в моих карманах невеликие грошики, как бы кто не лелеял надежду, я не украл. И пусть не дрейфовал годами в Арктике, не ковырял в неподходящих для жизни местах стратегическую руду, пока не выпустил ни одной книги! Но не крал. А однажды даже вовсе: поднял и вернул одной рассеянной хозяйке выпавший из сумки кошелёк.

С деньгами – да, порой не просто, на производстве как нас в бессрочный отпуск проводили, так с тех пор не приглашали. Бесследно не прошёл и развод. С получением бумаги из ЗАГС-са бывшая жена с довольствия меня немедленно сняла. Что, в общем, справедливо, но несколько болезненно. Ибо, отвыкнуть есть три раза в день я так и не сумел.

Но я не умер, у меня был дядя! На свадьбе нашей был, избранница моя ему уже тогда «не показалась…» Но, будучи мудрым, говорить со мной на эту тему посчитал бесполезным, так как помнил себя, в своё время он был не умнее. От подобного счастья, чтобы не «достали», когда-то убежал в буквальном смысле на край света расковыривать недра бескрайней Сибири. Чем методично много лет подряд и занимался, а к нам наезжал лишь иногда и в отпуск.

Так вот, на свадьбе дядя был, мёд, пиво пил. А позже, после свадьбы, призвал меня к себе и подписал на моё имя некоторое количество нефтяных акций, что достались ему в результате достопамятной приватизации. Подзуживаемый молодой женой, в целях приобретения авто, я незамедлительно вознамерился их продать! Но ничего из нашей с ней аферы не вышло. Не знаю, на чей опыт в своём решении опирался дядя, но только когда я, куда надо, их принёс, то оказалось. Что эпизодически снимать по ним проценты я имею право, а продать не могу.

Тогда это показалось мне чуть ли не издевательством, но как же те проценты в новых реалиях оказались кстати! При некоторой рачительности и бережливости смерть от голода обошла меня стороной, рантье я худо-бедно стал. А теперь в связи с кончиной Николая Ивановича стал ещё и кандидатом. Но не в нашу думу – кандидатом на отсидку за убийство.

А как же: на дачу соседей проник? Ах, с целью добытия денежных знаков? Воспользовавшись тем, что Райхерт был один, стал требовать, возможно, угрожать! Райхерт, приняв перед этим «на грудь», отказал. И в результате завязавшейся полемики имеем, что имеем – хладный труп.

Зачем вернулся? Тут всё просто, всё по схеме: после содеянного не спалось. А поутру под видом отправления нужды пришёл опять из любопытства. Так как общеизвестно – преступников на место преступления тянет, словно магнитом, всегда. И по какой тропинке двинет следствие – тоже наверняка меня весьма интересовало…

Вот так! Придумал это всё не я, так было «с моих слов» записано в протоколе, что любезно предложил мне подписать следователь уголовного розыска Рудольф Петрович Иванов, в очередной раз призвав пока ещё не поздно, признаться в обмен на весьма призрачную скидку по сроку.

Наивный! Да любому мало-мальски подкованному нарушителю закона известно, что скидки по сроку – компетенция суда. Чистосердечное признание может облегчить лишь душу и совесть, а срок удлинить. Так что вы, Рудольф Петрович, как-то уж сами… Тем более, что к смерти Райхерта я ни с какого боку! И ещё неизвестно, от чего он умер: может, сам… а мне по этапу? А все отпечатки пальцев, если таковые найдутся, оставлены мной в процессе предыдущих посещений.

– Очень, очень может быть, – подозрительно легко согласился следователь. И, не заморачиваясь с подпиской о не выезде, пообещал по дружбе, что как только с осмотром закончат, захватить меня с собой. Исключительно ради моей безопасности. Так как если Райхерта всё же не я… то с целью устранения возможного свидетеля (конкретно – меня) преступник обязательно вернётся, чтобы довершить… И тогда уж – кто кого… кому как повезёт, полиция за результаты подобных встреч не отвечает.

Не важно, под каким соусом, но, судя по направленности задаваемых вопросов, меня собирались «закрыть». А я бы не хотел, хотелось на свободе!.. Да и в глаза убивцу, если таковой посмеет и вернётся, очень бы хотелось посмотреть.

Всё это, пусть несколько сумбурно, я высказал вслух. Но, не смотря на железно обоснованные доводы, отпускать меня на волю в ближайшее время органы в лице Рудольфа Петровича Иванова не предполагали. Не помогло даже робкое заступничество со стороны Элеоноры Митрофановны. Которая, после некоторого замешательства, вызванного бесцеремонностью вопроса о нашем не состоявшемся с ней интиме, знакомство со мной всё же признала. Что я Сергей – признала точно. В том, что «Васильевич», да ещё и «Кондратьев» уверена до конца уже не была. Чем и вызвала падение доверия ко мне со стороны полиции настолько. Что когда я через час попросился, извините, «до ветру», почуяв в моей просьбе что-то неладное, присутствующие не сговариваясь, принялись лапать рукоятки табельных пистолетов.

И не мудрено, для следствия я был подарок: не думать, не искать. Припрыгал сам. А как же: крался? Крался. А зачем? Добить! Умыкнуть недоукраденное. Освежить ощущения, ещё раз получить адреналин. Поразмыслив, сделав вывод, что никогда, уж лучше поздно… – влажной тряпкой протереть ручку входной двери, которую, покидая место преступления, так легкомысленно оставил без внимания. Присыпать кайенской смесью прямо-таки горящие следы своих ног. И пусть в железо до поры меня не заковали и в туалет после долгих сомнений сводили. Но убраться восвояси не позволили, видимо, тая надежду, что, с конца-то наконец, совесть моя возопит, и, волей-неволей в содеянном я признаюсь.