Павел Патлусов - Афоня

Казаки азартно «заржали», по достоинству оценив остроумный рассказ товарища.

– Ты, Клевец, лучше бы молодых казаков делу учил! – высказал своё неудовольствие Михаил Бугай. – Небось, Звонарь даже огня в поле без огнива и трута не добудет? – И не дожидаясь того, что Клевец, проявив желание, обучит молодых казаков кой – чему, начал монотонно рассказывать о том, как казак, оказавшись в поле без каких – либо средств, в состоянии был не только развести костёр, но и выжить, добывая себе пищу. Старший в этом походе по Барде казак ещё долго поучал товарищей о премудростях жизни в поле, но услышав храп, умолк, засыпая тяжёлым, неспокойным сном – он вынужден думать об успехе всего дела, до которого молодым казакам и нет порою никакого дела.

Афоня с Серафимом, спавшие рядом, проснулись утром одновременно. Бугай бродил по избе и чём – то тихо беседовал с хозяином избы.

– Слышь, Звонарь, – осторожно, на ухо, чтобы не разбудить спящих товарищей, зашептал Птаха, – сон видел красивый… Не поверишь? Будто женился я на царской дочери, отвели нам хрустальные хоромы для ночного почивания с ней. Злато, серебро кругом, а слуги несут нам яства и вина заморские, даже просыпаться не хотелось…

– И я тоже видел, – в свою очередь начал нашептывать соседу на ухо Афоня. – Оказался я в далёком глухом лесу; там живут барсуки, лоси, медведи, а я среди них проповедую, заставляю принять православие; волоку всех в воду и крещу. Не знаю, что и подумать?

– Н-да, – удивился Серафим, – что и подумать?

– Вставайте, казаки, – зычным голосом сказал Михаил Бугай. – Охрим Барабаш уже парус ставит, – и нам пора. Впереди у нас тяжёлый день.

Одинокий всадник быстро, настёгивая постоянно коня нагайкой, скакал по полям и перелескам, по лесным тропам, глухими логами, горными перевалами, немилосердно пугая пернатую дичь: тетеревов, и ожиревших к осени вальдшнепов. По всему характеру поведения было ясно, что всадник хорошо знаком с местностью; он знал все кратчайшие пути в окрестностях реки Сылвы, ведущие в ставку Кадыр – мурзы.

К месту назначения всадник сумел прибыть уже в темноте, когда самые яркие звёзды и кривой серп Луны чётко обозначились на потемневшем небосклоне. На широком поле, вблизи реки, разместилось около полутора десятка юрт. Это была временная ставка Кадыр – мурзы; в центре ставки, между юртами догорал костёр, над которым висел огромных размеров медный котёл; из него исходил запах варёной конины. Табун лошадей бродил по всему полю вокруг стоянки мурзы. Спускаясь с горы, уловив запах родного очага, конь под всадником тонко заржал; ему ответили лошади из табуна. Из нескольких юрт сразу же выскочили мужчины, потрясая короткими копьями и кривыми саблями; они с напряжением вглядывались в темноту, откуда доносилось ржание лошади. Вскоре всадник приблизился к юртам.

– Кто едет? – спросили войны Кадыр – мурзы, вышедшие из юрт.

– Шамкал, – ответил всадник, спрыгивая с потного, тяжело дышавшего коня, – Кадыр – мурза нужен – важное донесение!

– Кадыр – мурза уже отдыхает с женой, – ответил один из войнов, отставляя в сторону короткое копьё.

– А ты, Шамкал, садись к костру, – ешь… Там в котле для тебя остался большой кусок мяса. – Немного подумав, он же добавил. – Если у тебя серьёзная новость, – постараемся отвлечь мурзу от приятных занятий.

– Якши 19 19 Якши – хорошо. Татарское слово , – ответил Шамкал, присаживаясь на землю возле костра; он был голоден. Отложив в сторону лук со стрелами, кривую саблю, достав кусок мяса из котла, свернул ноги «калачом», начал с жадностью рвать зубами упругие волокна варёной конины. Ел долго, до полного насыщения, пока не появилась характерная для кочевых племён отрыжка. Захотелось дремать, и Шамкал уже думал расседлать коня и, положив под голову седло, уснуть, но тут вылез из юрты Кадыр – мурза. Это был полноватый с набухшими веками и обвисшими, блестящими от жира щеками войн – степняк; характерную внешность предводителя ногаев дополняли редкие, по всей видимости очень жёсткие усы и бородка. В руках мурза держал маленькую подушечку. Он аккуратно положил подушечку на землю, возле костра, почти напротив Шамкала и, подогнув богатый расшитый золотом халат, с достоинством уселся на неё.

– Во имя Аллаха милостивого и милосердного! Говори, Шамкал! – начал разговор мурза с явным неудовольствием. – Надеюсь, что ты, Шамкал, не беспричинно нарушил мой покой?

– Хвала Аллаху, господу миров, – ответил войн, начиная хвалебную речь в честь мурзы, но был решительно «оборван» предводителем степного племени. – Говори, Шамкал!

– Мурза, казаки на двух лодках прибыли в устье реки Барды, численностью в десять человек, – коротко изложил суть донесения Шамкал.

– Где они сейчас?

– Остались там, ночевать будут, но судя по запасам продовольствия в лодках, – поплывут дальше…

– Эх, – перевалившись слегка на подушечке, вздохнул, раздумывая Кадыр – мурза, – они что – то пронюхали о наших связях с Беглебием… Но самое плохое, если они выйдут на Сямына, и не видать нам мехов этого народа… Казаков надо уничтожить, чтобы назад никто не вернулся, на меха мы покупаем огневой бой 20 20 Огневой бой – пищали, ружья, пушки. … К утру нужно собрать тридцать всадников. Скачи, Шамкал, бери свежую лошадь, – к моему сыну Турбек-мурзе; он кочует возле Белой горы, – спать не дадим… Турбек – мурза должен выступить с отрядом… Эх, – потянулся Кадыр – мурза, поднимаясь с подушечки, направляясь обратно в юрту, где его ждала юная, шестая, – пока последняя, – жена Марьям.

Утешиться в эту ночь с молодой женой старый степной войн не смог; его мучили тяжёлые думы: «Нарушить примирение с казаками не желательно, но и допускать их до вогульского племени в верховьях реки Сылвы тоже нельзя, – всю пушнину заберут… В гибели казаков надо будет обвинить Беглебия, – пусть месть мурзы Строганова обрушиться на него…»

С этой, как казалось мурзе, успокоительной мыслью он и заснул, не отвечая на горячие ласки и молящие вздохи Марьям.

На следующий день, утром, сын Кадыр – мурзы Турбек уже выступил с отрядом в поход, и был уже на половине пути между Белой горой и ордобазаром своего отца.

Лодка во главе с Охримом Барабашем, взявшем на себя более длительное и трудное испытание, уверенно поднимались вверх по реке уже четыре полных дня. На открытых участках реки, с помощью паруса, лодка двигалась значительно быстрее; в ущельях, возле скал, которые казаки любовно называли: «камушками», парус был бесполезен, – шли на вёслах.

Казаки, постоянно осматривая окрестности реки, не переставали удивляться богатству горного края: «Какая хорошая древесина – сосна на берегах, какие просторные и многотравные луга! А как много рыбы и дичи!»