Тина Вальен - Русская сага. Свобода. Книга третья

– Зато я помню, как он злился и не желал менять советские рубли на вражьи деньги, словно я предложила ему продать Родину. А Родина не постеснялась украсть у ветерана войны все сбережения!

– Не Родина, а её бесстыжие управленцы, – поправила мать.

– Согласна. Мам, теперь ты единственная богатая дама в деревне и можешь себе позволить нанять молодых баб в помощницы. Если не хочешь менять доллары на рубли, то пользуйся теми деньгами, которые я привожу тебе каждый раз. Почему вы с папой снова на огороде?!

– Я же объясняла, что помощниц не найти, все заняты своей работой.

Ина знала, что мама права. Ей, конечно, помогала одна пьющая молодица, но только в полутрезвом состоянии. В этот раз, должно быть, запила всерьёз. Ина пробежалась по деревне с призывом поработать за живые деньги, некоторые откликнулись, но пока не пришли. Придётся ломать больной хребет себе.

– Мам, найди мне старый ватник, надену рукава на ноги и поползу по грядкам рядом с тобой, буду вырывать картошку и бросать в кучки. Потом найдём мужичка, он погрузит кучки на подводу и перевезёт в погреб.

– У нас многие так и ползают по земле, с ватниками на коленях, – улыбнулась она.

Так поползала и Ина в последний раз. Со следующего года брат с семьёй возьмёт на себя всю эту трудную работу. Ина только один раз решила привезти в Москву целый мешок картошки только потому, что у них стал жить Андрей. Она договорилась с детьми по телефону, чтобы её с грузом встретили на вокзале. Они проспали, пришлось вытаскивать этот мешок из вагона самой, потом долго ждать на перроне. После этого она дала слово, что никогда больше не позволит себе подобного мазохизма!

Придёт время, когда она вспомнит эту картошечку с родительского огорода самым добрым словом. И рассыпчатая она, и вкусная, и даже запах у неё был особенный. Когда вспомнит? После того, как рынок заполонит жалкое подобие этого чуда, которое не имело ни вкуса, ни запаха и совсем не разваривалось, сколько не вари. Говорили, что ген картофеля соединили с геном рыбы, после чего этот доступный и кормивший всю Россию продукт перестал есть даже колорадский жук. И Ина – тоже.

Мария Михайловна не удержалась и задала Ине вопрос, давно мучивший её:

– Доченька, почему сорвалась свадьба Алёнки? Ты написала, но коротко, и теперь не говоришь…

– Мама, свадьбы не было и не будет. И хорошо! – Ина, еле передвигая онемевшие колени в рукавах ватника, рассказала матери, почему это произошло.

Мать слушала и вздыхала, а Ина в конце сказала:

– Мам, у меня не за Алёну, а за вас душа болит.

– Доченька, за нас не переживай. Отца, чуть что, в больницу на скорой помощи отправляют, там за ветеранами особый уход, и отцу это нравится. Летом Володя приезжает. Ты на себя лучше посмотри: в чём только она, твоя душа, держится. Нам может и нужна диета, а тебе не мешало бы прибавить пяток кило.

– Мам, сегодня таким фигурам, как у меня, завидуют, и душа моя держится совсем на другом…

Ина вдруг захотелось обнять маму и поплакать на её плече, но обе поползли дальше по картофельным грядкам, а в голове Ины крутился и крутился куплет из недавно услышанной песни:

Пока стоит родительский дом, живы отец и мать, до тех пор будет ждать здесь Ину искренняя и верная любовь. Эта любовь для неё и целительная амброзия для душевных ран, и самое сильное зарядное устройство. Такое это чудо.

Работа в туристической фирме была не самой трудной в жизни Ины, труднее без работы вообще. Во второй раз безработица пугала уже меньше. Она спокойно встала на учёт на бирже труда и с умом распорядилась свободным временем: переделала кучу своих и дочкиных дел документально-бумажного характера, которых накопилось до потолка.

Во второй раз, как и в первый, биржа не помогла найти приличную работу. Помогла дочь. Она узнала, что одной американской представительнице её фирмы требуется помощник, и предложила Ину. Работа состояла в исполнении поручений мадам Эльмиры два дня в неделю, за что она платила двести долларов в месяц. Потом одна из сотрудниц стала искать гувернантку для своей четырёхлетней дочери на три дня в неделю, чтобы подготовить её к школе. Дочь снова рекомендовала маму.

После собеседования Ина была принята на работу. Теперь она была занята всю неделю, и впервые в жизни заработок превосходил самые смелые ожидания. С первого знакомства девочка показалась ей ангелом, только потом Ине стало понятно, во что «вляпалась».

Звали девочку Влада. Худенькая и бледная, она вызывала желание пригреть её на груди и кормить шесть раз в день. На второй день она сломала зонт Ины, на третий – потаскала за хвост кошку, на четвёртый – заявила вечером маме, что эта нянька напоила её холодной водой из-под крана, чем привела в окончательный шок.

Мама Марина, невысокая симпатичная женщина лет тридцати жила с мужем, свободным художником, на грани развода. Она работала аудитором в той же компании, что и Алёна, уходила на работу к девяти утра и возвращалась к девяти вечера, успевая только поцеловать дочь на ночь и покормить кашей утром. Ей пришлось сменить уже девять гувернанток, которые сбегали от её чада через месяц, и теперь очень боялась потерять очередную.

– Ина Ивановна, извините Владу. Она недавно нажаловалась маме и на меня, заявив, что я накормила ее мороженым до отвала, при больном-то горле! У неё такое бывает.

Стало понятно, что появился шанс попасть в очень неприятную ситуацию. Ина задумалась. Атмосфера в доме не располагала к уравновешенности и спокойствию маленькой девочки, и её выражение «эта нянька» не вызывали сомнения об отношении взрослых к воспитателям их чада. Нет уважения к воспитателю – нет результата.

Свекровь Марины была взбешена предстоящим разводом сына. Она приезжала из Подмосковья к внучке остальные три дня в неделю и по недомыслию всё недовольство сложившейся ситуацией изливала ей, разумеется, только в своей интерпретации, не задумываясь, как это отразится на ребёнке. При этом она же жаловалась Ине на нервную обстановку, в которой растёт внучка.

У Ины с Владой сложились хорошие отношения, они занимались, играли, гуляли. Правда, стоило только на пару минут оставить её без какого-либо занятия, как она придумывала какую-нибудь шалость. Слово «нельзя» действовало на неё прямо противоположно.