Эля Джикирба - Лиловый рай. Роман. Том первый

И именно Ньето через две недели после памятного похода в поместье нанёс визит падре Мануэль.

Ньето принял священника в своём кабинете, откуда немедленно вынесли полную окурков пепельницу и срочно сменили воду в казённом, сделанном из второсортного стекла кувшине, стоявшем здесь ещё со времён прежнего начальства.

После дежурных приветствий Ньето счёл нужным приступить к своим непосредственным обязанностям.

– Чем обязан вашему визиту, падре Мануэль? – спросил он, внимательно глядя на сидевшего наискосок от него за столом, предназначенным для совещаний, падре. – Что-то случилось в церкви?

– Нет-нет, шериф, то есть сын мой, всё в порядке, всё в порядке… – быстро ответил падре Мануэль.

Ньето несколько озадачила даже не поспешность, с которой обычно немногословный священник назвал его «шерифом», а живость его речи.

«Надо же, а он весьма темпераментен», – подумал он.

Лицо его приняло серьёзное выражение, глаза наполнились вежливой пустотой, и падре понял, что от него ждут объяснений.

– Видите ли, шериф, то есть сеньор ммм… сын мой… могу я вас… тебя… так называть? – заикаясь, начал он.

Ньето молча кивнул.

– Сеньор начальник! Ты… вы, я полагаю, в курсе, что у Гуттьересов появился маленький отрок?

После секундной заминки Ньето вновь кивнул.

– Недавно опекающая его дщерь божья Тересия нанесла мне визит в его компании.

И падре выразительно посмотрел на начальника полиции, ожидая его одобрения.

Не шевелясь, Ньето продолжал молча смотреть на него.

– Во время душеспасительной беседы с анг… с дитём, – не дождавшись ответа, продолжил падре, – я понял, что донья Тересия не справляется со своими обязанностями. И не потому…

Тут падре вновь запнулся, но лишь на мгновение, затем, собравшись с силами, продолжил монолог, и именно в момент этой вроде бы крошечной запинки Ньето вдруг понял, что от визита священника надо ожидать лишь неприятностей.

«И как я раньше не замечал, что этот тип – псих?» – подумал он, глядя на непривычно взволнованного падре Мануэля.

– …и не потому, что дщерь Тересия не старается, – голос Мануэля набирал обороты, – …дитя в её руках и чисто одето, и ухоженно, и накормлено, и напоено…

Явно увлёкшись речью, падре в упоении закатил глаза, но тут же взял себя в руки и продолжил говорить профессионально поставленным монотонным голосом.

«Гаси длиннорясого», – пришла в голову Ньето неожиданная мысль.

– Простите мою невежливость, падре Мануэль, – прервал он священника. – Дело в том, что я очень тороплюсь. Не могли бы вы, если вас, конечно, не затруднит, в двух словах изложить суть претен… э-э… вашей проблемы?

Прерванный невежливым полицейским на полуслове, падре Мануэль смешался и некоторое время был вынужден собираться с мыслями.

«Перед тобой сидит враг, – в панике заверещал внутренний голос. – Если ты не возьмёшься за него как следует, он победит тебя. Предложи ему взятку. Говорят, что полицейские все продажны. Или пригрози геенной огненной, в конце концов. Ну давай же, идиот!»

– Сам ты идиот! – вслух огрызнулся падре.

Некоторое время Ньето молча смотрел на него, потом осипшим от внезапности высказывания падре голосом спросил:

– Падре Мануэль, это вы кому? Это вы мне?

– Что ты… вы, сын мой, то есть… э-э-э, шериф, э-э-э, начальник… – сбивчиво заговорил падре. – Это всё бесы… это он, злой дух… выскакивает из геенны…

По лицу Мануэля поползли красные пятна, он заёрзал и стал беспорядочно хватать лежавшие на столе бумаги.

– Не трогайте документы, падре, – привстав с рабочего кресла, повысил голос Ньето. – И вот ещё что я вам скажу. Боюсь, что вам необходимо обратиться к доктору. Чтобы измерить давление, например. Вас проводят, не беспокойтесь. Доктор находится в двух шагах отсюда.

Он встал и только сделал пару шагов из-за стола, как нервы падре Мануэля сдали, и он визгливо, срываясь на верхних нотах, закричал:

– А-а-а-а-а-а-а-а-а! Заткни-и-ись! Кто ты т-а-к-о-о-ой! Ты… вы… ты… ничтожество, взяточник, собачья душа! Как ты смеешь так со мной разговаривать! Как ты… кхе… анафемы хочешь… кхе… да? Кхе… да? Хочешь? Ты получишь её! Немедленно!

И, недолго думая, бросился на Ньето с кулаками.

Полицейские, прибежавшие на доносившиеся из кабинета крики, быстро усмирили разбушевавшегося священника. Один решительно заломил падре Мануэлю руки за спину и защёлкнул наручники на запястьях, а другой схватил кувшин и вылил на его голову всю воду, и оглушённому и мокрому падре ничего не осталось, как извиваться и мычать что-то невразумительное в ответ.

– Отставить! – рявкнул Ньето. – Отпустите его! И вон из кабинета, оба!

Он выпучил глаза, и полицейских сдуло из комнаты, как ветром.

– Давайте я вам помогу, падре Мануэль, – ласково обратился Ньето к упавшему на стул падре.

С этими словами он подошёл, снял с падре наручники и кинул их на стол.

– Мой вам совет, падре Мануэль, сходите-ка к доктору, – сказал он, вернувшись на своё место. – А ещё лучше – к психиатру. Вам надо лечить нервы. И ещё я кое-что добавлю, с вашего позволения.

При последних словах Ньето испытал огромное удовольствие, которое всегда испытывал, когда полностью подчинял себе собеседника.

– Падре Мануэль, – криво улыбнулся он. – Даже не надейтесь на опекунство над мальчиком. Ни под эгидой святой церкви, ни под любым другим предлогом. Если я правильно вас понял, вы пришли именно за этим. Я прав?

Падре Мануэль молча кивнул мокрой головой.

– Я лично прослежу за тем, чтобы этого никогда не произошло, – довольно кивнув в ответ, сказал Ньето. – Я хорошо знаю донью Тересу Кастилья и убеждён в том, что она прекрасно справляется со своими обязанностями. И совсем не уверен в том, что это удастся вам. А если вы не угомонитесь…

Тут он встал, обошёл стол и, нагнувшись к падре, прошептал:

– Если ты не угомонишься, чёртов сукин сын, я прикажу тебя утопить. Неподалёку как раз есть речка. Мне тут не нужны шум и разборки. Ты понял? Я спрашиваю – понял?

Он подождал, пока Мануэль судорожно кивнёт головой, и, выпрямившись, громко сказал:

– Идите отдыхайте, падре. Был польщён столь почтенным визитом, но, к сожалению, у меня масса дел. Прошу простить…

И, подхватив со стола свою форменную фуражку, вышел вон. Уже в приёмной он на ходу отдал распоряжение:

– О том, что видели, – молчать. Перегрелся падре или перетрудился, читая свои молитвы. Бывает. Проводите его вежливо.

И ушёл, крепко захлопнув за собой дверь.

За пыльными окнами кабинета шла жизнь, совершенно не известная падре Мануэлю. Слышался шум маневрирующих автомобилей, доносились обрывки чьих-то разговоров, где-то вдалеке стучал отбойный молоток. Понуро опустив плечи, мокрый и униженный, падре сидел на неудобном стуле и думал о том, как только что продемонстрированная начальником полиции неприкрытая картина цинизма обозначила полный крах иллюзий о его роли в обществе.