РОДИОН РАХИМОВ - ЧЕРТОВ ПОСОХ

– Смотрите, смотрите! Чья-то корова сбежала, – закричал один из пацанов, показывая мокрыми от снега рукавицами в сторону Ледяной дороги. Туда, куда еще затемно уезжали наши родители ставить стахановские рекорды, вырубая лес. Еще был далек тот день, когда на месте нашего поселка будет шуметь молодая посадка сосен и елей в человеческий рост. И лишь старые липы, как немые свидетели случившегося, будут еще долго стоять в тех местах, где была семилетняя школа, клуб, гаражи и магазин.

Не станет леса – не станет и работы. И разъедутся люди кто куда, в поисках работы и хлеба насущного. Чтобы потом иногда приезжать во время летнего отпуска. И, искупавшись в обмелевшей речке Тибильке, порыдать в зеленой траве, вспоминая о былых днях трудной, но счастливой жизни.

Все обернулись. Впереди машины, груженной лесом, под гудки и улюлюканье двух грузчиков в полушубках, сидящих на бревнах, устало бежал олень. Видимо, гнали его с самого «Шайтан барака», где заготовляли лес для сплава. Летом дороги раскисали. И поэтому лес старались свозить к сплаву по Ледяной дороге, которую специально расчищали от снега и поливали водой, превращая дорогу и обочины в сплошной каток и ледяные горы. Через них не то чтобы зверю, но и человеку не выбраться. И звери, попав в этот ледяной желоб, бежали до самого поселка.

– И вовсе это не корова, а лось, – сказал один из ребят постарше.

– Айда, смотреть!

Нас как ветром сдуло. Когда мы, запыхавшись, прибежали к магазину, на площади уже толпились люди. И даже колхозницы из соседнего колхоза, постоянно устраивающие скандалы в очереди за хлебом, высыпали из магазина, побросав свои очереди.

Это был олень-подранок. Видимо, кто-то в него стрелял.

И его уже успели поймать и привязать к столбу с хрипящим громкоговорителем, из которого пела женщина «про милого и не подшитые валенки». С груди и колен передних ног сочилась кровь. Большие карие глаза в страхе косили по сторонам.

Весть о том, что поймали оленя, с быстротой молнии облетела поселок. И все кому не лень, спешили посмотреть на лесного красавца.

И вот, как всегда это бывает, наглядевшись, начали спорить, что с ним делать. Мнения сразу разделились надвое. Мы, дети, женщины и мужики посердобольнее – настаивали выходить оленя на конном дворе и отпустить на волю в Урман. Но другая половина была полна решимости пристрелить и поделить мясо поровну.

Когда спор дошел до высшего накала, и все выстроились стенка на стенку, и были уже готовы к решительным действиям – стоило кому-нибудь чихнуть, все бы восприняли как сигнал к действию – появился Семен Семенович Семенов, по прозвищу «Моряк». В своей неизменной черной шинели морского офицера с якорями на пуговицах и черной шапке со следом кокарды на лбу.

– Что за шум, а драки нет?

Все в поселке его побаивались. То ли потому, что он был признанным убойщиком скота и постоянно носил в сапоге остро наточенный охотничий нож с красивой инкрустированной металлом ручкой, то ли из-за его нелюдимости. Знающие люди поговаривали, что он был настоящим коммунистом и сидел в сталинских лагерях. И выпустили его после смерти вождя. Мы, дети, думали, что он убил своим ножом своего мучителя и вышел из тюрьмы. А потом освободил и других, потому что время от времени в поселке появлялись такие же, как он, угрюмые люди в военных шинелях и устраивались на работу. Семенов и разрешил весь спор. Подошел к столбу и полоснул ножом по горлу оленя. Все ахнули!

Вечером в нашем доме тоже варилось оленье мясо, принесенное моим отцом скорее по незнанию, чем по умыслу. Он весь день был на конном дворе, где работал конюхом. И до вечера провозился с жеребой кобылой начальника леспромхоза Романова, пока та не разрешилась, и не знал всего того, что произошло днем. Ему сказали, что зарезали раненого оленя, и мясо поделили всем желающим.

Когда ужин был готов, мама пригласила всех к столу. Но я продолжал сидеть на сундуке и тупо смотрел на бешеную пляску огня в печке, пожирающего скомканные листки прошлогоднего календаря, и думал, что мы все умрем, как умирали в печке листки календаря, подбрасываемые мной.

– А что, тебе особое приглашение требуется, – строго посмотрел на меня отец.

– Я не буду есть ваше мясо, – сказал я.

– Это еще чего! Ремня захотел?

– Все равно не буду. Хоть убейте, как того оленя…

– Оставь его, отец! Заболел, наверное – весь день на улице, – сказала мама, погладив меня по головке. – Не хочешь есть? Иди, попей молока и ложись спать.

Я так и уснул, свернувшись на сундуке калачиком со слезами на глазах. Мне, как и многим в этот вечер, было жаль оленя, погибшего от рук Семенова.

В поселок пришла весна. Ее ждали все. Особенно я. Потому что на Мельничной горе возле нашего дома появлялись проталинки с мягкой и зеленой травой. Где можно было играть в лапту, ловить майских жуков, сажать в спичечные коробки, и, наигравшись, испытывая их судьбу, выпускать над костром. А потом, раздевшись до рубашки, можно было бегать босиком наперегонки до самого Семеновского забора под обрывом и обратно. А за забором Семенова уже набухали почки яблонь и вишен. По словам ребят постарше, яблокам Семенова не было по вкусу равных во всем поселке. Им уступали даже сортовые яблоки из школьного сада.

Но весна уже ударила по черно-белым клавишам снега и проталин, чтобы исполнить свой концерт. Робко зажурчали ручьи, засвистели скворцы в сопровождении барабанного боя дятлов в сосновом бору, далекое урчание тракторов, трелюющих тяжелые бревна к сплаву и, наконец, оглушительный рев водопада через плотину у мельницы будоражили в наших душах высокие и чистые мотивы.

И мы с Федькой в очередной раз добежав до забора и, даже не сговариваясь, орудуя палками и теми же оторванными штакетниками семёновского забора, сделали прорехи в нескольких местах и убежали.

К возвращению Семенова с рыбалки, прогибающегося под тяжестью улова и огромного Сака, ватага поселковских коз уже успела полакомиться корой яблонь и молодыми побегами.

То ли нам показалось маловато, что мы натворили, то ли захотелось полюбоваться плодами нашего труда, мы, опять вооружившись палками, пошли к забору Семенова. И только оторвали по штакетнику, как откуда-то выскочил поджидавший нас Семенов с колом. Мы с визгом бросились обратно. Не запутайся Семенов в своих огромных болотных сапогах в проволоке – досталось бы нам на орехи.

А потом мы долго наблюдали за черной тенью Семенова в щель из нашего сеновала, пока он не ушел. Но вечером, когда пришли родители, Семёниха побывала в нашем доме и доме Караваевых.

Федьку высекли в тот же день. Но мое воспитание отложили назавтра по причине отсутствия папы. Он был на дежурстве на конном дворе.