Андрей Лазарев - Иллюзия неодиночества

– Ну, Егор, – сказала Настя.

– Да чо нам, кабанам, – Егор игриво притянул подружку к себе.

Такой вот случай вспомнился Егору. И отчего-то ему было действительно жалко одинокого деда Евсея именно сейчас, а не тогда.

Егорча не тяготился своей одинокостью. Даже скорее сознательно избегал нечастых встреч с местными. Летом бывали еще залетные туристы. И наши, и финны-байдарочники. Ставили свои палаточные бивуаки, жгли яркие ночные костры.

Егорча, бывало, наблюдал за ними из укромных, хорошо известных ему мест. Ловил обрывки разговоров, жадно хватал взглядом обнаженные фрагменты тел редких туристок. Осторожно отгонял прилипчивую мошкару, щурился сквозь густую листву.

После того, как уезжали непрошеные гости, Егорча внимательно осматривал место стоянки. Тщательно закапывал неубранные остатки мусора, брезгливо посматривал в сторону импровизированных ям-туалетов.

Управившись ближе к вечеру с очередной сухостоиной, Егорча счел, что на сегодня с дровами достаточно. Подхватил в сенях белое пластиковое ведерко на десять литров, неспешно отправился на берег за водой.

Озеро хмурилось, вечерея. Средней силы волна окатывала прибрежную гальку, пенясь и пришептывая. Дальние берега уже скрывались в предвечерних сумерках, и оттого остров казался Егорче еще более замкнутым обособленным миром, приютившим его и укрывшим от мира другого, внешнего и чужого.

Егорча зашел в воду, уберегаясь набрать в сапоги через край, наскоро разогнал прибрежную муть, зачерпнул. Песчинок, что поднимаются волной со дна, не избежать, но это ладно. В ведре осядут. Ощутимо задувало. Воротник хлестал по щеке с подветренной стороны.

Отчего-то подумалось, что он сам, вроде такой песчинки, был кидаем волнами из стороны в сторону, пока не осел на своем тихом уютном дне, укрывшись от мирских непогод.

Егорча постоял еще чуток на берегу, повернулся и скрылся в густом подлеске прибрежья.

Прошло два года размеренной жизни Егорчи на острове после того, как он волею судеб оказался выброшенным из привычного городского окружения. Скорее, привычной уже стала жизнь нынешняя. Неторопливый быт отшельника со временем был отлажен Егорчей до сезонности. Пробами и ошибками, но Егорча уже знал, когда уделить время заготовке припасов на зиму, а когда, наоборот, лучше отсиживаться возле печи, пережидая суровые непогоды. Летом Егорча валил сушняк, запасая дрова на долгую зиму, осенью промысловил сетями рыбу.

Городские воспоминания по-прежнему врывались во снах, но уже реже и не так болезненно, как поначалу. Уже не приходилось по нескольку раз за ночь просыпаться с криком в холодном поту, упираясь взглядом в низкий дощатый потолок. Хотя Егорча до сих пор помнил первые полгода жизни на острове, когда каждая ночь сквозь тревожный отрывистый сон обволакивалась липким ужасом кошмаров. Хуже всего было не от потерь, повторяющихся во снах. Больнее было от собственных ощущений, заново возвращающихся ситуаций.

В тот вечер генеральный директор, пребывая в благостном расположении духа, сделал Егору неожиданный презент.

– Ты у нас, Егор, все больше и больше по встречам ездишь разного уровня. Я тут подумал, что представительский портфель тебе как раз и не помешает. Вот держи-ка. Это настоящий «Монблан». С таким не стыдно в любую дверь, что называется, зайти.

– Ох, спасибо, Даниил Владимирович. Действительно шикарная вещь.

– Вот-вот. Тут места как раз и для бумаг, и для ноута.

– Да. Спасибо вам, Даниил Владимирович.

– На здоровье, Егор. Владей и добивайся новых успехов на благо компании.

Вечером Егор действительно отправился домой с ноутбуком в портфеле. Имело смысл подбить отчетность к итоговому ежегодному совещанию, а для этого требовалось перелопатить, что называется, кучу цифр. В метро, несмотря на поздний час, было людно, и Егор привычно притулился возле скамейки у самых дверей. Через две станции в вагон ввалилась шумная разномастная компания. И, конечно, нетрезвая. Егор, как правило, старался избегать такого соседства, однако демонстративно переходить на другое место в этот раз отчего-то не решился.

Кроме трех девчонок лет семнадцати в этой команде, как ни странно, оказались несколько молодых людей, которых никоим образом нельзя было отнести к одной компании. Среди них присутствовала пара представителей типичного дворового быдла в спортивных костюмах с бритыми головами и явный мажор рэперского пошива, в неизменных широких штанах и кепке с длинным козырьком.

За шумом электрички Егор так и не уловил, отчего и когда беседа его попутчиков переросла в явно агрессивную, однако события развивались стремительно. Прямо перед носом у Егора. Один из представителей «гопоты» прямо посередине перегона казалось бы ни с того ни с сего нанес несколько молниеносных ударов в лицо рэперу в кепке.

Никто из рядом стоящих пассажиров даже не успел как-то среагировать. А скорее, и не особо стремился. Кровь с разбитого носа тут же, еще во время серии последующих ударов, брызнула на белую рэперовскую толстовку и на «Монблан». Егор, очнувшись от легкой задумчивости, предпринял поспешную попытку ретироваться и тут же получил увесистым ботинком в зад.

– Ты-то куда, лошара? – кричало вслед разбушевавшееся быдло. – Быстро сюда, ссыкло, ща тоже выхватишь.

Егор, не оглядываясь, протиснулся между двумя дородными гражданками, полнясь надеждой, что они своими телесами хоть на время задержат преследователя, дав Егору выскочить на следующей станции. Тем временем остальные участники этой компании кое-как ухватили разбушевавшегося товарища за одежду, не дав ему отоварить еще кого-нибудь, кто попадется под руку. Рэпер в кепке непонимающе стоял у вагонных дверей, склонив голову и капая крупными алыми каплями прямо на пол.

Компания вышла на следующей станции. Егор подавленно стоял остаток пути среди пассажиров и старался незаметно оттереть след от ботинка у себя на брюках. И кровь на портфеле. Глаз он не поднимал. Ему было стыдно за себя.

Раз в год Егорче приходилось основательно править избушку. В свое время подсказал ему ее тот самый дед, у которого Егорча после побега из города приобрел самое необходимое для своей жизни на острове, включая моторку, снасти и ружье.

– Смотри, парень. Дело твое, дело молодое, – сказал Егорче дед тогда, в первый раз. – У каждого в жизни бывает, что бросить все хочется. Мне-то неведомо от кого и от чего ты бежишь. Заимку прибереги уж, присмотри. Я по возрасту давно тудой не езжу, хотя места вокруг на рыбу знатные. Вроде все тебе рассказал, что по первости потребоваться может.