Анатолий Егин - Повести о совести

В ход пошли антибиотики, спазмолитики и при усилении болей наркотики. Острая фаза болезни прошла, а сама болезнь периодически давала о себе знать то тошнотой, то тяжестью в подреберье, то болями. Боясь повторения сильных болевых приступов, профессор сам вводил себе наркотические препараты и начинал привыкать к состоянию кайфа. Это заметила любимая и незаменимая жена Лидия Васильевна, ей стало страшно. Она сама не знала, что больше она жалеет, Виталия, который может превратиться в наркомана и потерять все, или себя, свою комфортную жизнь, к которой привыкла с детства. Нет, все же больше она боялась потерять мужа, отца своих детей, которые росли умными, способными, и не дай бог им носить клеймо «отец наркоман». Лидия пошла в атаку, заметив вечером, что муж опять закайфовал:

– Ты что делаешь, Виталий?! Ты что творишь?!

– Я же болею, дорогая! Ты что не понимаешь этого?

– У других ты эту болезнь вылечил бы за полтора-два часа. Чик и нет ни желчного пузыря, ни камня.

– Но мне необходимо достроить новый корпус клиники! Вот тогда и прооперируюсь.

– Ты что сам кладешь кирпич, сам штукатуришь стены? Не говори глупости, стройка идет независимо от тебя, под контролем строительного отдела обкома партии. Так что не ищи оправданий, дорогой мой муженек. Ты трус, Виталий. Трус!

Шинкаренко молчал, даже под кайфом понимая, что жена говорит правду. Он действительно боялся операции.

– Значит так, если ты завтра не назовешь мне дату операции, я буду говорить с ректором и с секретарями обкома. Ты меня знаешь. Но если ты хочешь позора, продолжай бояться. Трус!

Для Виталия это было шоковой терапией, кайф куда-то исчез, мысли лихорадочно атаковали черепную коробку. Профессор представил себе, как его тайны раскроют, как пригвоздят к позорному столбу, лишат всех привилегий. Это будет катастрофа! Не дай бог, откроется его поклеп на Боголюбова и жалоба на Кудрякова, такое он не переживет.

Воля у Шинкаренко восстала из небытия, он встрепенулся и начал готовиться к операции, но под наркозом оперироваться боялся. Воля волей, а трус, постоянно живший в душе Виталия, задавал вопросы:

«А вдруг плохо перевяжут сосуды? А вдруг повредят желчный пузырь, и желчь попадет в брюшную полость? А если остановится сердце во время наркоза?»

Последний вопрос вызвал большое беспокойство, породил массу глупых фантазий.

– Оперироваться буду под местной анестезией! – громко сказал всем профессор Шинкаренко.

Руководитель клиники повелел найти большое зеркало, установить его над операционным столом, дабы ему было видно, как работают в его животе хирурги. На операцию Виталий Карпович подобрал врачей с золотыми руками, а Фимкина попросил быть в операционной для подстраховки и в случае крайней необходимости перейти на наркоз.

Операция прошла быстро, не очень болезненно, без каких-либо эксцессов и осложнений. Пресса, следившая за состоянием здоровья профессора Шинкаренко, с восторгом писала, как знаменитый врач сам руководил операцией в своем организме, обыватели передавали это из уст в уста, дивясь мужеству столь знатного человека, ставили его в пример детям.

Лидия Васильевна запретила медперсоналу клиники вводить Виталию Карповичу наркотики для обезболивания и вручила сестричкам несколько упаковок редкого в то время баралгина.

Новый корпус клиники строился без проволочек и простоев, а больной Шинкаренко стал практически здоровым и был полон энергии. Через два месяца после операции он опробовал свой организм, приняв несколько рюмочек качественного армянского коньяка и, конечно же, печенье с маслом. Все принятое вызвало удовольствие.

Сменялись времена года, мелькали дни, приходили и уходили люди, настал момент, когда Виталий и Лида стали дедушкой и бабушкой, старшая дочь родила им здорового крепкого внука. Виталия Карповича нисколько не смущало, что мальчик носит другую фамилию, но ведь он шинкаренковских кровей. Профессор решил, что он сделает из него знаменитого хирурга.

Виталий Карпович любил мечтать, строить планы, которым никогда не суждено было сбыться. Он и сейчас в возрасте за пятьдесят лет думал, что что-то откроет, прославит себя на весь мир, станет академиком, всех заткнет за пояс, однако предпосылок к этому не было. Наоборот, в медицинских кругах появились слухи о том, что профессор Шинкаренко наркоманит, правда, никто не видел, как он колется, но слухи ходили активно. Ах, эти слухи, не опровергнешь, не остановишь, как говорят, на чужой роток не накинешь платок. Слухи докатились до начальства, которое улыбнулось и громко возмутилось:

– Встречаются еще сволочные люди среди честного трудового народа. Эти подлые человечки от зависти готовы оклеветать честного и порядочного человека. Наш дорогой профессор Шинкаренко по первому зову и днем и ночью спешит на помощь больным и даже в самых сложных случаях исцеляет их.

Так сказал один из высших чинов обкома, и со стороны казалось, все притихло, но осадок-то остался.

Новое здание клиники открывалось при большом стечении народа. Медики переехали в новые просторные, технологично выстроенные помещения, больные – в комфортабельные палаты со всеми удобствами, сигнализацией и кислородной подводкой к каждой койке. На торжественном митинге говорили бравурные речи, благодарили строителей и начальство. А те желали врачам новых открытий и прорыва в области хирургии сердца и сосудов.

Прорыва не произошло, хотя сказать, что жизнь стояла на месте нельзя. Двое выходцев из клиники, у которых в научных руководителях числился профессор Шинкаренко, защитили докторскую диссертацию. Первым доктором медицинских наук стал вездесущий Фимкин, он защитил диссертацию по анестезиологии, поэтому первым научным руководителем был профессор-анестезиолог из Москвы. Со вторым диссертантом было сложнее. Юрий Зарубин стал кандидатом наук еще при профессоре Луганцеве, он же дал ему тему докторской диссертации по хирургии пищевода, но после смерти незабвенного учителя этот раздел хирургии отошел на второй план, материал для научной работы собирался по крохам. Зарубин посчитал, что если дело и дальше так пойдет, он защитит докторскую лет через сорок. Молодой талантливый хирург был парнем сообразительным и, имея высокого покровителя-родственника, уехал работать в одну из африканских стран, а через пять лет вернулся с целым портфелем научного материала. Еще полтора года ушло на оформление работы, коррекцию выводов и подготовку к защите в Москве. Научным руководителем стал один из видных советских ученых, вторым значился Шинкаренко. И это было правильно и честно, ведь часть работы выполнена в волгоградской клинике, и что самое главное, направление исследований было определено там же. Обе диссертации были зачислены в актив Виталия Карповича и он об этом всегда упоминал.