Игорь Кулькин - Лабиринты угроз

Георгий притормозил.

Обращение его насторожило – долгие годы его называли Георгием, только для своих собратьев по интернету он был запросто Жоржем.

В обычной жизни Георгий Цыплухин не покорял воображение. Был он невысок, чуть нескладен, застенчив и крайне доброжелательно улыбался. В чатах он был известен другим – дерзкими, почти революционными речами, неуемной энергией в обличении оплошностей, которые поминутно совершала нерасторопная власть, беспощадностью в оценках и суждениях. Георгий гордился своей независимостью и даже втайне полагал, что сатрапы в погонах уже следят за ним, опасаясь его вольнодумства. И напал он на эту вольную дорогу случайно, словно на тропку в лесу набрел. Услышал об этой чудной программе – Твиттере, одеваясь перед телевизором. Георгий всегда его включал, облачаясь на выход, а в другое время брезговал тем мультикультурным хламом, которым потчевали зрителей. Заинтересовался – на экране показывали одного из президентов страны. Тот своими непропорционально маленькими, словно детскими, ручками увлеченно щелкал клавишами ноутбука. Услужливый комментатор немедленно пояснил, что работа идет над сообщением в Твиттер. И уже через несколько секунд его прочитают во всем мире. Мысль, едва только появившаяся, тут же улетела в бескрайную вселенную, где ее будут пестовать сотни умов! Какое роскошное изобретение!

Цыплухин никуда не пошел.

Он остался дома и засел за ноутбук. Зарегистрировался в Твиттере. И уже к вечеру писал свой первый твит, и, как вольная птица, полетела мысль! С тех пор он каждый день набирал эти короткие фразы, а Твиттер не принимал многословия, там нужно было выжимать мысли, как стираное белье, оставляя только самую суть. Георгий гордился своим умением высказаться, не впадая в рассуждения, неотразимо уколоть словом. Но вчера! Треклятый алкоголь! Как он жестоко бьет, как не щадит беззащитность!

– Жорж! – тем временем не унимался Андрей. – Проснулся гражданский разум? Ась?

Буркнув приветствие, Георгий свернул с дорожки и пошел через лужу, сразу хватанув в ботинок воды. Но уйти от этого разговора захотелось немедленно, сейчас же… «Что же это, – думал Цыплухин, – даже этот Андрюха в курсе… Под каким же он там именем обитает?»

Был среди его подписчиков в Твиттере странный персонаж под ником «Вислоухий скепсис». Именно под ним заподозрил Андрея Георгий и, оглядываясь на Голубева, который осклабился и махал рукой вслед, радовался, что тот не пошел следом. И еще поразило его во вчерашнем дне обстоятельство, заставившее его теперь бродить в стылых лужах, и когда он выбрался на сухую дорожку, понял, что смущало его – Аня… Ведь он дал ей свой адрес в сети! Свою страницу! Она вроде бы заинтересовалась. А сейчас зайдет, а там такой швах… И он стал ругать себя, своеобразно, как это всегда делал, тщательно обходя матерные выражения, которые с легким презрением сохранил в памяти с самого детства. Пинал собственное невежество – зачем взялся за тему на нетрезвую голову? А теперь она прочтет… Вчера, когда их знакомили, он поразился нищете ее глаз. Они были бледные, совсем бесцветные. В ее взгляде он словно разглядел осенние парки, в которых свищет ветер. И она стояла перед ним, как разложенная лестница с высокими ступенями – возвышалась на целую голову. И краснощекий весельчак Апанасов, знакомивший их, увел ее танцевать и громко заливал ей в уши казенные речи про красоту фигуры и несомненное обаяние. Но Георгий выждал, когда танец закончился, подсел к ней на диван. Она рассказала, что работает в избирательном штабе либеральной партии… нравится, интересно… радует и движуха, и экшн, которые дают выборы… Голос у нее был немного гундосый, а Георгий, спешно записывая номер ее мобильного телефона, в ответ продиктовал ей адрес своего блога. И вот теперь такой прокол! Ему всегда нравились высокие женщины, и эта Аня, брюнетка, не чуждая алкоголя и сигарет, легко возбудила в нем хмельное любопытство, оно и ныне не прошло. Цыплухин решил, что обязательно встретит ее снова у Апанасова, и отправился в гости.

Тот жил неподалеку от набережной, в самом центре города, в тех завидных домах, в которых в прежние годы обитали сплошь партийные бонзы и прославленные артисты. Как ухитрился Апанасов заиметь квартиру в таком престижном месте, история умолчала, однако сам хозяин намекал, впрочем, весьма туманно, о могущественных тетушках и влиятельных бабушках, но кто именно его облагодетельствовал, так и осталось загадкой.

– Ты чай будешь или кофе? – зычно спросил Апанасов, когда отворил ему дверь. – Вижу – доволен! Опять нащебетал что-нибудь умное, признавайся!

– Чай, – подумав, ответил Георгий и только после этого переступил порог.

Квартира представляла собой великолепное сборище неуместных вещей. Прямо посреди комнаты, заслоняя рояль, стояла статуя Афродиты с обрубленными руками, раскрашенная в цвета российского флага, а на длинном ковре, который, убегая из коридора, сворачивался в зале, умостились урны из соседнего парка, монументальные бетонные урны с лепкой. Апанасов именовал их «пепельницами» и притащили их в разгар вечеринки, загоревшись такой дикой идеей и без промедления воплотив ее. Наутро сил тащить обратно уже не было – так их и оставили. В зале стояло три дивана, заваленных журналами и одеждой, а на кухне – барная стойка, перегруженная пустыми бутылками.

На столе тараканно шуршала бумага – Георгию казалось, что рыжие насекомые ползают там и днем и ночью, уже не опасаясь дневного света. Однажды он остался на ночь у Апанасова и сильно пожалел – проснулся оттого, что таракан полз по его лицу. И то чувство мерзкого презрения, которое он еще долго с себя стряхивал, когда выкинул таракана, преследовало его до утра, он так и не смог сомкнуть глаз.

Хозяин же не заботился о мелочном комфорте. Апанасов, готовый любого заткнуть за пояс красноречием, был выше мелких житейских дрязг. У его характера было такое свойство, что чем больше на него нападали, тем сильнее он становился, и никому еще не удавалось одолеть его ни хамством, ни холеными аргументами. Это свойство всегда восхищало Георгия – он, когда встречал активное сопротивление, обычно скисал. Апанасов же мог спорить без перерыва с кем угодно, мог провести всю ночь за чашкой остывшего чая, доказывая попавшемуся собеседнику парадоксальность, к утру становившуюся пресной, надоедая собеседникам до того, что об этом больше никогда и не говорили. Но Апанасов словно был создан для таких ночей, он поднимался из-за стола полным сил, и гораздо хуже ему приходилось, когда изнывал от недостатка общения. Он любил говорить под пиво, и по всей квартире валялась застывшая чешуя чехони, обрывки колбасной кожуры, пустые упаковки из-под чипсов. А хозяин, нимало не смущаясь беспорядком, только и делал, что доказывал очередному приятелю, смакуя эпитеты, бестолковую сущность нынешнего государства и необходимость немедленного взрыва, гораздо более мощного, чем ядерный взрыв, взрыв миллиона людских сердец.