Катерина Кюне - Здесь должна быть я

Но тут мне пришлось прервать Аню и объяснить ей, что современной бабе Яге темень нипочем – у нее есть сигнальные огни на ступе, я сама видела. Во всяком случае, так было у той Яги, которая охотилась за мной на Севере, и которую я случайно заметила из окна, прячась от пустой квартиры между стеклом и шторой. Она как-то узнала, что папу срочно вызвали на работу, и ему пришлось на пару часов оставить меня одну. А родители потом утверждали, что это был самолет, хотя они, в отличие от меня, ничего не видели.

В общем, мы с квартиранткой Аней очень продуктивно обсудили бабу Ягу. С родителями или со старшей сестрой никогда не получалось таких глубоких разговоров на важные темы.

Через несколько дней я проснулась ночью и лежала с открытыми глазами. Одно окно было закрыто ставней, а из другого на деревянные половицы и белый кафель печки падал лунный свет. Печь занимала чуть не полкомнаты, кафелем была облицована ее нижняя половина, и среди освещенной передней стенки темнел печной рот – тяжелая металлическая заслонка с выпуклым узором. Я очень любила засыпать, глядя в окно на луну, но в той комнате моя кровать стояла далеко от окна. Так что я смотрела на дорожку лунного света и белеющую печь и слышала шелест грецкого ореха, который рос прямо под окном и одной ветвью опирался на крышу. Иногда с мягким шумом проносилась машина. Потом я услышала тихий стук во входную дверь. Через время послышалась какая-то возня на кухне. Кто-то очень тихо зашел с улицы, и старые половые доски отозвались сонным кряхтением. Папа спал не в доме, а в летней кухне, возможно, это он. Потом открылась дверь в мою комнату.

– Ты спишь? – шепотом спросила тетя Аня.

– Нет, – по ее голосу я поняла, что она хочет сообщить мне нечто важное.

– Я видела бабу Ягу. Она у нас на крыше. Нужно говорить очень тихо. У нее чуткий слух.

Я обомлела. Потолок, потом немного чердака. В трех-четырех метрах надо мной она приложила ухо к шиферу.

– Она обычно залетает в дом по печной трубе. Но у нас закрыты заслонки, она не может спуститься.

Я посмотрела на печную дверцу с узорами. Она плотно приникла к печи. Но внутри печи огромная темная ниша. Папа рассказывал, что в войну моя прабабка три дня пряталась в такой нише от немца, которому отказалась чистить сапоги…

– Дымовые заслонки очень крепкие, – заверила меня Аня, – когда я подходила к дому, она меня увидела. Спросила, здесь ли ты живешь. Я сказала, что она ошиблась адресом.

Во дворе что-то глухо стукнуло, словно кто-то приземлился на костяную ногу.

– Я закрыла входную дверь на оба крюка.

Верхний крюк был холодный, тяжелый, толщиной с два пальца, а по его мощной петле случайно мазанули синей краской, когда красили дверь.

«А окно?!»

Папа вечером хотел закрыть обе ставни, а я ему не дала. Когда лежишь и смотришь на улицу, как-то спокойнее, заявила я ему. И вот по стеклу своими длинными звериными когтями царапает баба Яга. Она старается приникнуть к окну вплотную, чтобы лучше разглядеть комнату…

– Окон она не видит.

Аня закрыла на крюк дверь, отделяющую меня от кухни. Символический, проволочный крючок.

– Мне надо идти спать. Главное – не вставай. Иначе она услышит детские шаги и поймет, что ты здесь.

Аня шагнула к комнате квартирантов.

– Она посидит на трубе, постучится в дверь и, когда ей никто не откроет, полетит дальше, – прошептала она на прощание. Потом Аня скрылась за своей дверью.

В какой-то момент ночи я поняла, что Яга уже на чердаке. Я явственно слышала шаги прямо над головой. Она шарила там среди бутылей и стульев, она искала вход. Я боялась смотреть в сторону окна, но зато безотрывно вела наблюдение за печкой и дверью. Ближе к утру я, видимо, безалаберно задремала и сквозь сон услышала тихий стук в дверь. Такой же, как перед приходом Ани. Я вскочила на постели и тут же меня парализовала ужасная мысль, что я могла вскрикнуть во сне и тогда все пропало. Под утро мне казалось, что Яга в кухне. И когда по моим расчетам она должна была уже наклониться над кроватью и заглянуть мне в лицо, пришло спасительное солнце.

В обычные восемь утра папа не смог меня поднять. «Катюша, пора вставать!» – почти напевал он, пытаясь придать своему угрюмому голосу хоть немного жизнерадостности. Но я только что-то возмущенно прожевала ему в ответ.

Когда я, наконец, проснулась, оказалось, что квартирантка Аня и ее муж, связанные с воровской бандой и «залегшие на дно» в нашем доме, съехали. Они с вечера сообщили папе, что нашли новую квартиру, за закрытой дверью потихоньку собрали вещи и на цыпочках прошли мимо спящей меня с чемоданами. От них остались только увядшие цветы в вазе, которые неделю назад принес тете Ане ее подозрительный муж и мои кошмарные сны о Яге в ближайшие два месяца.

Так я потеряла единственного человека, с которым можно было откровенно поговорить о действительно важных вещах.

Заканчивался август и папе нужно было лететь обратно на Север. Наступал сезон рыбалки, ежегодной охоты на икорных рыб. Это такое время, когда можно спать в машине, а не на первом этаже двухъярусной кровати, питаться ухой прямо из котелка и общаться исключительно с затянутыми в резину рыбаками, которые намного интереснее младшеклассников. С ними можно поговорить о погоде, о том, что сегодня кижуч прет как шальной, а нерка не идет, узнать, как идут дела на соседних участках, потому что они стоят тут уже третий день и успели со всеми познакомиться. Самые умные и опытные из них могли рассказать, где в окрестностях искать землянику или костянику. Сами они, само собой, ни то ни другое не ели, а только дымили подмокшими кострами и папиросами. Дымом, рыбой и водорослями пах весь поделенный на участки берег сколько по нему не иди. А я часто уходила по нему далеко в поисках белых просоленных коряг для костра.

Так было раньше, а нынешней осенью все это мне не светило, потому что папа не мог взять меня с собой. Мне нужно было ходить в школу. А у папы помимо рыбалки, которая позволяла запастись рыбой на весь год и хотя бы отчасти решить проблему добычи продуктов, были на Севере еще какие-то важные дела связанные с документами.

И вот тогда я познакомилась с дедушкой. Маминым папой.

Оставлять меня с папиной мамой было опасно, поэтому моя мама выписала его из Минусинска. О деде я много слышала, и уже знала, что у него неплохой вкус, во всяком случае, если судить по присылаемым им шоколадкам. Видела я его только в допамятную эпоху, то есть совсем маленькой.

Дедушка прилетел рано утром, за сутки до папиного отлета. Дедов подход к жизни понравился мне сразу, еще когда он только появился в нашем доме, и первым делом достал из чемодана большой пакет диковинных конфет. Конфеты были в обертках со сказочными зверями, словно каждую завернули в иллюстрацию из хорошей книжки. В пакете не было ни одной карамельки и все до одной конфеты были вкусными.