Андрей Кутерницкий - Ведь

«Почему я ответил ему “нет”»? – подумал я о десантнике.

Более всего хотелось мне сейчас захмелеть.

Я вернулся.

Зубами десантник откупорил бутылку, выплюнул пробку на газон, обтер горлышко бутылки ладонью и подал ее мне.

Это был дешевый портвейн – самоубийство для язвенников, но сознание он туманил быстро.

После первых глотков я сразу почувствовал, как горячо ледяная жидкость обожгла мои внутренности.

Я протянул ему бутылку, но он отмахнулся от нее, пробубнив:

– Не лезет…

И спросил:

– Закурить, а?

– Бросил, – ответил я.

Десантник взглянул на меня светлыми, почти белыми в полутемноте глазами, и только теперь я увидел, как чудовищно он пьян.

Кивнув головой в знак согласия, он улыбнулся, и вслед за улыбкой черты лица его дрогнули.

– Не могу ее целовать! – трудно выговорил он, выпячивая вперед могучий подбородок.

По его широкой гортани прошла судорога.

Он закрыл глаза и стал раскачиваться.

Он раскачивался всем корпусом вперед-назад и причитал:

– Ой, как больно! Ой, как больно мы отрезали им уши! Ниночка! Зачем ты попросила «Поцелуй меня в ушки!»? Ой, как больно, Ниночка!

И вдруг я увидел, что, раскачиваясь, он спит.

Я поставил недопитую бутылку рядом с ним на скамью…

Людской поток снова вывел меня на набережную.

Вспышка!

Стремительно высота озарилась сотнями ярких огней, мигающих, мерцающих, переливчатых, тяжело грохнуло, так что задрожали в окнах дворца большие цельные стекла; зарево поднялось над плоскостью реки, от его разноцветья вода, мгновенно меняясь, становилась палевой, кровавой, лиловой, серебристой, медной; осветился до того не видимый в темноте водолазный катер, низкий, вороватый, испуганный тем, что он обнаружен и на него взирают десятки тысяч глаз; нежно-розовый свет залил боевые корабли, ощеренные иглами пушечных стволов, над их палубами выросли пирамиды чашеобразных локаторов…

– Урра-ааа! – заревела набережная.

И сейчас же новый огонь взлетел в высоту.

От предыдущего залпа в воздухе таял дым, и громады стальных мостов, ракетоносцы, крепость, заполненная неисчислимыми толпами людей набережная, озаренная золотым блеском, – все это вдруг стало похоже на странный плод изощренного воображения, на пейзаж из потустороннего бытия, случайно увиденный когда-то в обрывочном сне.

– Да здравствуют наши девочки, самые дающие в мире! – орали моряки.

– Козлы! Козлы! – визжал юношеский фальцет.

– Урра-ааа! – ревела набережная.

С треском рвались петарды.

И среди всеобщего ликования, ора, свиста, среди пьяных выкриков, девичьих визгов, звонких детских голосов, хохота, ругани, воя милицейской машины, бренчания гитар, разноголосицы переносных магнитофонов я почувствовал, как от меня отделился целый пласт моей жизни.

Широко, плавно распахнулся вокруг сверкающий город. Мгновенно он вырос во все семь сторон, достав ярким краем тьму болот, окружавших его. Купола соборов, крыши домов, башни, шпили, радиомачты стеклянисто вспыхивали, опережая нарастающим блеском грохот орудий ровно на столько, на сколько свет опережал звук. Я медленно плыл в толпе и зрением, слухом, кожей ощущал рядом новую, следующую мою жизнь.

«Это будет иная жизнь», – сказал я себе.

«Это будет жизнь свершений», – сказал я себе.

«Это будет жизнь в любви», – сказал я себе.

Лицо юной женщины было светлым…

Над водой с плачем носились испуганные чайки.

Группа школьников и школьниц – старшеклассников в обнимку друг с другом напролом перла по набережной.

– Слава партии Ленина! – выкрикивал впереди идущий подросток, охватив рукой свою подругу за талию.

И шедшие следом за ним хохотали и орали во всю глотку:

– Слава партии!

Я остановился.

«Что-то случилось секунду назад? – подумал я. – Здесь. В гуще толпы. Я что-то увидел… Иначе откуда это ощущение мелькнувшего света?»

Среднего роста, в коричневых осенних сапогах и в приталенной замшевой куртке, надетой поверх белого свитера и длинной юбки в косую белую и коричневую клетку, юная женщина стояла ко мне боком, отвернувшись к девочке-подростку лет тринадцати, которую держала за руку. Девочка о чем-то спрашивала ее, и она отвечала девочке. У женщины были густые светло-русые волосы, уложенные на затылке в тяжелый узел. Сверкающая заколка охватывала его. У девочки волосы были точно такие же, с яркими прядями цвета соломы, только остриженные колокольчиком. Девочка по возрасту никак не могла быть ее дочерью.

Я приблизился к ним.

В нескольких метрах от них я стоял и ждал, когда она повернет голову так, чтобы мне стало видно ее лицо.

Оглянулась.

Гладкая чистая кожа лба, легкие полупрозрачные тени двумя полукружьями – и над, и под глазами… Но источник света таился не в этой чистой светлой коже, а в само́м взгляде глаз.

Грохнул залп.

Лицо юной женщины отразило красное, желтое, синее зарево неба.

Народ зашевелился. Прозвучавший залп был последним. Одна часть людского потока потекла к Дворцовому мосту, другая – к Кировскому.

Юная женщина с девочкой направились в сторону Дворцового.

Я пошел следом за ними, стараясь разглядеть, хороши ли у нее ноги.

Угрюмое затишье многотысячной толпы, расходящейся после праздника, стеной окружило меня, сделав более явственными шумы людских шагов и дыханий. Приближалось время ссор и драк. И кто не желал ссор и драк, торопливо уходил с места празднества.

«Зачем я иду за ней?» – спросил я себя.

И продолжал идти.

Мы достигли моста, пересекли мостовую и двинулись по тротуару. Я то приближался к ним, то отставал от них; дважды они терялись в людской скученности. И когда они терялись, я думал: «Значит, не судьба!» – и сейчас же в волнении начинал искать их. На Невском проспекте они сели в переполненный автобус. Я втиснулся следом за ними. Давка была ужасная. Я с трудом удерживался на нижней ступеньке входа в автобус. Двери за мной не закрылись – я сам мешал их закрытию, и, оглядываясь, я видел, как внизу подо мной в мокром блеске несется темная мостовая.

«Чем все это кончится?» – подумал я и вдруг почувствовал, что порядочно пьян.

Нажимая на впереди и выше меня стоящего человека, я сделал рывок вперед. В этот момент автобус круто повернул, пассажиры под действием центробежной силы полетели на левую сторону салона, и я, воспользовавшись этим, поднялся по ступенькам.

Я ухватился за вертикальный металлический шток, стараясь высмотреть: где она?

«Рядом!» – чувствовал я.

Но, сдавленный пассажирами со всех сторон, я не мог даже пошевелиться.

Мне повезло внезапно: автобус повернул еще раз, и опять все переменилось. Тяжелый узел ее волос возник прямо возле моего подбородка. Я вдруг оказался прижатым к ее спине.