Дарья Гребенщикова - От меня до тебя – два шага и целая жизнь. Сборник рассказов

Из города Верещагин вернулся в легком дыму от паленой водки. Мужички, отловленные им в городе вместе с грузовиком, привычно сбросили сходни с заднего борта, и, подталкивая корову, уместили ее в кузове. Ну, мамаша, прощайтесь с кормилицей, – весело крикнул старший. Чу, – Анна Никитична утерла для порядку сморщенную щечку, – от ей жирность низкая была, и вообще она с характером дурным. Чо уж, отжила на моей шее! – и пошла в дом. Корова стояла, покачиваясь, в кузове, и с такой тоскою смотрела на свой хлев, что Верещагин испугался. Обожди, мужики, я следом, без меня там ничего, понятно? А нам один фиг, – мужики одновременно отбросили бычки и закрылись в кабине. Из распахнутого окна раздался тещин крик.

В городе была унылая слякоть, ветеринар запил, и вообще была суббота, и, хотя работы и в городе не было – но город спал, потому как те, кто мотался в Москву и в Питер, возвращались на выходные – к семье. Хотели вести к цыганам, но Славка запротестовал. Ветка покачивалась в кузове, мычала, вела себя обреченно-беспокойно. Грузовик стоял в «избяной» части райцентра, дымок шел из труб, мельтешились дети, кто-то спешно укладывал поленницу, кто-то чинил к зиме трактор. Из-за забора, крашеного в голубой цвет, за коровьими муками наблюдал дед. Не выдержав, выбежал из калитки с криками, тебя бы, ирод так! Доча моя, голодная, не доеная, она ж пить хочет! тебя, сукин кот, на расстрел поведут, небось, стакан нальют? Верещагин молчал, сидел в своем Гелендвагене и смотрел на косую церквушку, косые заборы, и все ему казалось – будто он попал в чужой сон, который никак не кончится. Старичок притащил сена, ведро воды, и Ветка пила, раздувая бока, и помыкивала, и дед, слив остатки воды за кузов, тут же и подоил ее, ловко оттягивая соски. Ветка от благодарности аж вздохнула. Время шло к вечеру, и Верещагин, уставший от всего этого обморока, сказал мужичкам – двадцатый камэ Новой Риги, сколько? Мужики чесали лысины под кепками, набивали цену, намекали на ментовские засады, отсутствие документов на корову, но Верещагин даром что был тертый в девяностые и удачно державший бизнес сейчас, что сложнее, – выправил бумаги в сонном городе, да за таким количеством печатей, что можно было провезти целый зоопарк. Пожав деду руку, спросил у него соломы или сена, чего там коровы едят, купил в пекарне мешок ржаного, до того пахучего, что сам съел буханку, и, мигнув габаритами, выехал на трассу. Сек мелкий дождик, и Ветка стояла, раскачиваясь, но не страдала – натянули на дуги брезент с надписью «ЛЮДИ». И пошли они гордо по трассе М9. Балтия, как никак. До Волоколамска Ветка и не пикнула, пару раз тормозили гайцы, но Верещагин, вылезая из Гелендвагена, сразу давал понять, что денег хватит на все, потому и не платил. До поселка «Cottage Grand Village» добрались мягко, вывели одуревшую Ветку на английский газон, пошуршали купюрами, потрясли Верещагина за руку, сказав, что если он так к коровам расположен, они ему завтра еще штук десять – без вопроса. Мухой доставят. Блин, – сказал сам себе Верещагин, – куда ее теперь-то? Телефон разрывался. Звонила теща в жажде денег. Верещагин снял трубку – скоко дали-т, Славча? Прямину взявши? А шкуру? Сбежала, мать, твоя корова, – сурово сказала Славка. – Жди. Сказала, с быком вернется. Не завидую я тебе, Анна Никитишна…

Верещагин спал в своей спальне на втором этаже, а у дверей маялся садовник, он же сторож, он же электрик и так далее. Короче, золотой мужик. Таджик во втором поколении, как он сам про себя говорил. Звали его для удобства Васей. Вообще прислуга была коровой взволнована. Ветка же освоилась быстро, ночевала на летней веранде и шлепала лепехи на пол из даурской лиственницы. Славик, наконец, очнулся, пошел в душ, где долго смывал с себя чудовищно прилипчивый запах, и все тер себя и скоблил щеткой, и плевался, и фыркал, а потом брился с наслаждением, думая, какую бы подляну подложить теще? Решив снять ее с денежного довольствия, вышел на нижнюю террасу и увидел корову. ВАСЯ! – прибежал Вася.– Откуда у нас корова? Так вы вчера и привезли. Из Таиланда же? Ага. Самолетом. Корова, услышав Славкин голос, оставив веранду, галопом помчалась к нему. Признала, – сказал Васька, – точно ваша. У них в Таиланде и не поймешь – где собака, а где корова. Сложно люди живут. Верещагин смотрел в коровьи глаза, и они лучились таким счастьем и доверием, что Верещагин, который дома и рыбок не держал, дрогнул. Наказав Ваське отмыть корову, заказал на дом доставку коровьего инвентаря, от шампуня до спец-набора по уходу за копытами. Сено привезли заграничное, выдавали, сволочи, за Новозеландское, судя по цене, но по QR коду вышла Беларусь. Через час к Верещагину заявился управляющий поселком и заявил, что коров нельзя держать. Правительство запретило. Типа корова – дикое животное. Даже на участке в три гектара. Даже в отдельном помещении. Соседи не поймут. Часть денег из стопки, лежащей на столе, переехала к управляющему. Ну, поймут. Но не все! Еще стопочка. Если отдельное помещение? А есть? – быстро откликнулся Верещагин. Разве на краю, где конюшни? В паддок не войдет, – Славик задумался. Расширим, – сказал управляющий. А как оформим? А как лошадь и запишем. Не кошка же? А вымя? А такая лошадь.

И поселилась Ветка, отмытая, с подрезанными и почищенными копытами, в паддоке, рядом с лошадками. Выстиранная в дорогих шампунях, она оказалась вполне ничего коровкой, и даже силуэт Африки на ее лбу стал больше походить на Южную Америку. Миролюбивый Веткин нрав, неистощимое любопытство и ИСТОРИЯ – привлекли к ней не только жителей поселка богатых деловых коттедж-гранд-вилладжцев, но и население окрестных богатых и небогатых поселков. Пару репортажей по НТВ, и инстаграмм сделали свое дело – Ветка стала звездой. От хорошего питания и ухода она вдруг согласилась на ухаживания быка, которого доставили в специальном транспорте, и произвела на свет телочку. С навозом, кстати, проблем вообще не было – на него записывались. Специальный человек с пластиковым мешком четко блюл очередность и качество натур-продукта.

Мальдивская жена, после дикого скандала с попыткой развестись – чему, впрочем, Верещагин не препятствовал, вовремя срубила фишку и только и болталась у коровьего выгула, делая обворожительные селфи.

Вот, кто пострадал, так это теща… она чуть не расколотила телевизор, и пыталась требовать с зятя деньги, и он ей перевел – 330 кг на 280 рублей – 92 400 рублей. Но, за вычетом расходов на транспорт, питание и хорошее отношение вышло немного – я не скажу, сколько – сама и половины бы не дала.

Почему Машку Милову прозвали «Мышкой», никто не помнил. Меньше всего она на мышь походила – Машка была высоченная, длинноногая, и вся какая-то летящая, и жесты ее были плавные – как сильные взмахи крыльев. Машка была миловидна больше, чем красива, а уж sexappeal до такой степени, что мужчины, попадавшие в эту зону, теряли голову. Машка пошла работать в театр не из-за любви к искусству, а ради интереса. На скромной должности реквизитора, выносящего на сцену то кружки, то подсвечники, то живого кота, она моментально успела перезнакомиться со всеми, была в меру услужлива, в меру смешлива, в интриги не лезла, не собирала сплетен, пила, не хмелея, могла переспать с кем надо, не вдаваясь в подробности завтрашних отношений и к концу первого года работы казалась совершенно своей и незаменимой. Мальчики, вчерашние студенты, на ее глазах получали главные роли, и вместе со всеми, на-равных, она отмечала эти вводы в ВТО, откуда заваливалась вместе с веселой компанией в театральное общежитие, не гнушалась сбегать к таксистам за водкой, и вообще была – «своим парнем». Мышкой она по театру шмыгала, точнее – цокала каблучками – что-то, а уж каблуки она носила высокие. Курившие в антракте актеры провожали ее взглядами, когда она пробегала мимо них по лестнице, держа поднос с реквизитом, и вздыхали. Все было бы ничего, не возьми главный режиссер известного молодого актера на роль в новом спектакле. Актер уже успел сняться, жениться, развестись и прославиться до того, что выходил после спектакля не через служебный, а через черный ход, отбиваясь от поклонниц. Конечно, в него влюблялись поголовно все – от вахтерши Мины Львовны Базелис до народной актрисы Валечки Урюпинской, игравшей еще у Мейерхольда. Машка пропала сразу же, когда вошла с ним в кабинку лифта. За те два этажа – от машинного отделения до мужских гримерок она ощутила одновременно страшный холод, горячечный озноб, потеряла способность говорить и даже не могла пошевелить рукой. Митя Вяземский, как все бабники, почуяв легкую добычу, тут же в лифте и готов был приступить к обольщению, но не успел. За съемками, банкетами, футболом и репетициями он про Мышку забыл, хотя ощущал ее в темноте кулис безошибочно, как хищник – жертву. Мышка пересмотрела все репетиции, а на спектакле для пап и мам выпросила место в 7 ряду партера и ела Вяземского глазами, и не спала потом ночью, и на премьере, оказавшись его визави, моментально призывный сигнал от Мити словила, и мчалась с ним вместе, в его иномарке, по чужой и прекрасной ночной Москве, и он, держа руль левой, правой прижимал ее к себе и дул ей в висок. Первая ночь так и прошла в машине, и Мышка хотела по всегдашней женской хитрости что-то да оставить вещицу пустячную, но нужную, чтобы был предлог – еще раз! но Вяземский был осторожен и улыбаясь голливудской улыбочкой, протянул ей сумочку в окно. А потом он стал приходить к ней домой. Когда хотел. Иногда каждый день, иногда раз в месяц, и она перестала жить, и стала ждать. Она боялась выйти в магазин, она отказалась от подаренного щенка – вдруг Митя придет, а я с собакой гуляю? Митя приходил ночью. Днем. Утром. Ел, спал, трепал ее по щечке и говорил – Мышка, ты классная девчонка, мне с тобой ХОРОШО. И всё. Никаких «люблю». Мышка растеряла всех своих мальчиков, и существовала между театром и домом. Прошел не первый год их близости, но она все никак не могла забеременеть, а в мечтах было одно – мальчик, непременно, мальчик – разве от таких актеров родятся девочки? И мальчик – вылитый Митя, Дим Димыч, кареглазый, длинный, с родинкой на сгибе локтя и такой же невозможно красивый. Но не случилось. Митя появлялся все так же, и даже выводил Мышку в свет, как красивую собачку, и она ждала его, а он уходил с другими – помоложе, посвежее, поярче. Он любил славу, и девочек подбирал известных – манекенщиц, актрис, певичек, балетных… и Мышка шла пешком на свою Новокузнецкую, в тихо дышащую коммуналку и садилась у окна, и ждала. Однажды она не выдержала и согласилась взять путевку Дом актера, в Рузу, не в сезон, а в ноябре. И месяц просидела в своей комнате, слушая в кассетнике одну и ту же песню Хулио Иглесиаса, под которую они однажды танцевали в чьей-то мастерской. Когда она вернулась, Димочка, встретив ее в служебном буфете, принес свою чашку с кофе к ней за столик, и сказал – ты где была, Машка? Я к тебе приезжал – хотел предложение сделать. А тебя не было. А, а, а, – Машка начала заикаться, – я в Рузе была. Я не знала! А теперь? Теперь поздно, – ответил Митя, – я взял и женился.