Вера Колочкова - Папина дочка

Наверное, обида свернулась внутри змейкой и затихла. И Саша при ней перестал так бурно проявлять свою любовь к Таточке. Сквозило в его отношении к дочери что-то нарочитое, будто он для Люды старался пригладить обидную для нее ситуацию. Будто спохватываясь, проговаривал торопливо: а что наша мамочка нам скажет, Таточка… А вот мы сейчас мамочку спросим… Как ты себя вела сегодня, Таточка, мамочку не обижала?

Кого он хотел обмануть этой нарочитостью, интересно? Ее? Девочек? Самого себя?

Но как там ни рассуждай, а в семье установился мир. Пусть хрупкий. Пусть настороженный. Шли годы, росла Таточка, девчонки взрослели и начинали жить своей жизнью… Только успевай события мимо себя пропускать!

Вот Ириша окончила школу, поступила в институт. Вот Таточке исполнилось шесть лет, устроили дома большой семейный праздник. Вот Леночка заняла первое место на городских юниорских соревнованиях по плаванию – молодец! Тренер ее хвалил, говорил, что у нее большое спортивное будущее…

Да, жизнь быстро менялась. Не менялось только отношение Саши к родной доченьке. Такие меж ними установились отношения, будто это он родил ее, а не родная мать. Будто меж ним и дочерью пуповину не перерезали. Люду больше всего злило то обстоятельство, что дочь даже спать не соглашалась без Саши. Вроде он и сидит около нее вечером, и сказку на ночь читает, и ждет до победного конца, когда заснет… А ночью Таточка все равно просыпается, и бежит к ним в спальню, и ныряет в постель… И ладно бы в серединку ложилась, требуя обоюдной родительской ауры, – ведь нет! Все норовит с краю к отцу подлезть… Люда пробовала бороться с этим безобразием, даже силой утаскивала Таточку из спальни, да где там… Только против себя дочь обозлила. Потом махнула рукой: пусть делает что хочет…

Тата вообще относилась к ней очень настороженно, обидно вежливо. Да и то было понятно, откуда взялась эта вежливость… Наверняка Саша уговаривал дочь не обижать мамочку. Вот она и не обижала. Делала послушно то, что Люда просила. Но как только дома появлялся Саша, бросалась к нему на шею, вжималась в него вся, будто защиты просила… От кого защиты-то? От родной матери, что ли? Саша тоже обнимал дочь, смотрел на Люду виноватыми глазами. А что она могла сделать? Только вздохнуть и плечами пожать… И в сотый раз самой себе задать вопрос отчаянный: да кто, кто же это распоряжается там, наверху, так несправедливо? Кто по людям любовь раздает так, чтобы все было отцу отдано, а матери – ничего? Ведь поровну должно быть, поровну… За что ей такое наказание, чем она его заслужила?

А потом пришла новая беда – Саша стал пропадать вечерами. Нинка рассказала, что видела его в кафе с молодухой… Даже описала ее подробно – ничего такая, культурно выглядит. Белобрысенькая такая. В очках.

– …И знаешь, Люд… Он так на нее смотрел… Даже не пойму, какие слова правильные подобрать! Тихо так смотрел, с улыбкой… Я бы сказала, с грустной нежностью…

Особенно эта «грустная нежность» Люду добила. Даже нахамила Нинке, обозвала сорокой, которая новости на хвосте приносит. Нинка сначала обиделась, а потом пожалела ее:

– Да ты не кисни, Люд… Ну сама посуди – куда он от тебя денется? Он ведь так любит Татку…

– Да. Любит. А меня, выходит, совсем не любит. И что же мне теперь делать?

– А ничего не делать. Жить. Думаешь, ты одна такая, что ли? У всех мужики налево ходят… Но все равно ведь живут в семье! Семья – это святое! Не зря говорят: левак укрепляет брак! И ты нисколько не хуже выглядишь, чем эта его… В очках… Я бы даже сказала, что ты гораздо симпатичнее! Правда, она худая очень, а ты немного поплыла после третьих родов… Но тебе даже идет, правда!

– Хм… Ничего себе, успокоила…

– Да ладно! Говорю же, тебе идет! Да и сама на себя в зеркало посмотри, ну? Красавица же, чистая красавица! Да ты сто очков вперед дашь всяким там белобрысеньким да худым! Ну, не кисни давай…

– А я и не кисну. Некогда мне киснуть, сама понимаешь. У меня семья, трое детей.

– Вот именно, трое детей… Это главное, Люд. Ничего, Люд, перетерпи, будь мудрой…

Не получалось у нее быть мудрой. Может, вообще никой мудрости в ней отродясь не было. Потому и не нашла ничего лучше, как обсудить это обстоятельство со свекровью, Елизаветой Максимовной. То есть попросить ее хотела на сына повлиять. На что надеялась, глупая? Разве можно было ожидать помощи от Елизаветы Максимовны? Разве можно было что-то другое от нее услышать?

– …Знаете, Люда, вы совершенно зря взялись со мной обсуждать эту тему. Я ведь никогда не вмешивалась в вашу семейную жизнь, и вы должны быть мне за это благодарны, не правда ли? Так зачем же сейчас… Нет-нет, разбирайтесь сами, я даже пальцем не шевельну… Мой сын – взрослый самостоятельный мужчина, и я не имею права влиять на его жизнь. Разбирайтесь сами, Люда… Только сами…

– …У тебя кто-то есть, это правда? Ты извини, что я спрашиваю, конечно… Ты же знаешь – это не в моих правилах… Но все же, Саш?

Елизавета Максимовна так требовательно смотрела на сына, что приложенные к требованию извинения звучали довольно фальшиво. Так фальшиво, что Саша снова почувствовал себя пятиклассником, которому предстоит ответить за свое плохое поведение перед строгой матерью. И ответил тоже как пятиклассник, даже глаза выпучил, изображая крайнее удивление:

– Да с чего ты взяла, мам? Почему такие странные вопросы задаешь?

– Почему, почему… Мне твоя Люда звонила, вот почему. Хотела поделиться со мной подозрениями, но я не стала ее слушать… Но все же решила спросить у тебя… Что, наелся уже семейной жизнью, да, сын?

– Да нет, мам… Люда просто фантазирует, делает из мухи слона… Все у нас хорошо, отлично просто.

– Ну, меня-то можешь не обманывать, чего уж… Я сразу все поняла, когда она позвонила. Это жену обмануть можно, а мать не обманешь. Слишком хорошо я тебя знаю. Да и как может быть иначе? Ты ж мне родной сын… Как говорится, плоть от плоти, кровь от крови… У тебя мой характер. Если уж разлюбил, то все… Притворяться больше не сможешь. Я ведь тоже с твоим отцом поэтому разошлась… Хотя он прекрасный был человек, добрый, щедрый и меня любил без ума… Так что давай признавайся, что там у тебя происходит! Да не увиливай… И не бойся сказать правду. Я пойму, сынок.

– Да ничего особенного не происходит, мам… Прости, но я не хочу обсуждать эту тему. Даже с тобой.

– Значит, сама по себе тема все-таки есть?

– Ну…

Саша пожал плечами, вздохнул, отвернулся к окну. Елизавета Максимовна поднесла к губам чашку с остывшим чаем, сделала глоток, потом медленно поставила чашку на стол. Руки ее слегка подрагивали – первый признак, что нервничает. И давление, наверное, подскочило. Помолчав немного, произнесла тихо ту самую фразу, которую произносит большинство матерей в подобных случаях: