Сергей Попадюк - Про армию и не только

…Смеясь и отплевываясь, выходили на берег. Толкались, шлепали друг друга по голым спинам. Разыскивали одежду и натягивали на мокрое. Грузовики ждали нас на мосту. За мостом виднелась деревня, а дальше лежала степь, по которой мы мчались утром. Это было совсем не глупо – что мы так спешили.

Да, ходил с охотой. Мне нравилось вываливаться на целые сутки из рутины армейских будней в особый, рваный распорядок караула: два часа на посту, два часа бодрствования, два часа сна, опять на посту, опять бодрствование… Нравилось после казарменного многолюдства очутиться в полном одиночестве, с неограниченной властью на охраняемой территории, это ни с чем не сравнимое ощущение свободы вооруженного человека на необитаемом острове. Вот где простор мечтам и фантазиям! Особенно я любил дальние караулы, на артиллерийских складах, – в глухом лесу, в отрыве от армии и от мира, где маленький коллектив (на три-четыре поста, не больше) жил почти по-домашнему: в перерывах между сменами сонно играли в шахматы, читали, топили печку, разогревали привезенную с собой в термосах пищу, прибирались, разгребали снег во дворе…

Поначалу, правда, было стремновато ; нас запугивали рассказами о том, какую страшную взрывную силу таят в себе эти склады, о возможных диверсиях и о случаях нападения на часовых. Бывалые доброжелатели напутствовали: «Бей очередью в лоб, и все дела!» Мы с волнением ждали этого нового испытания. И вот дождались.

…Машина миновала последние дома города и помчалась по шоссе. Закат, не заслоняемый больше домами, был теперь виден весь. Он лежал на горизонте – тонкий, как шнурок, и мы, сидя в крытом кузове вдоль бортов, повернув головы, молча смотрели на угасавший закат, на прямую полосу шоссе, которая быстро удлинялась за нашей машиной, на снежные, голубые в сумерках, просторы полей, тянувшиеся по сторонам дороги. Коротко встряхиваясь, машина проехала по деревянному мосту, и мы увидели две баржи, наполовину вытащенные на берег и вмерзшие в лед. (Месяца через полтора этот мост будет снесен весенним паводком; двое из нас утонут при переправе на обратном пути из караула.) Еще полчаса езды, и машина, свернув с шоссе, въехала в лес. Здесь было совсем темно. С натужным ревом преодолевая ухабы, машина раскачивалась так, что мы скопом валились друг на друга.

– Трясемся, как Иван-царевич на сером волке, – проворчал кто-то в темноте, но шутка не разрядила царившего в кузове напряженного молчания.

Потом рев смолк, хотя мотор продолжал работать, и дважды хлопнули дверцы: это вылезли из кабины капитан Худяков и шофер.

– Приехали, – объявил наш разводящий, младший сержант из артполка.

Наступив на задний борт, он спрыгнул на землю. За ним стали спрыгивать остальные, недоуменно поглядывая на лесную избушку, у которой остановился наш грузовик, – избушку с мертвыми, затемненными окнами и курившимся над трубой дымком.

В комнате, куда мы вошли с мороза, было жарко от топившейся в углу печки, горела на столе керосиновая лампа, и сидели вокруг стола солдаты из сменявшегося караула – судя по эмблемам, танкисты, – уже готовые в дорогу, в шинелях, с автоматами на коленях. Лампа тускло освещала бревенчатые стены с развешанными плакатами, на которых множество одинаковых солдатиков образцово несли караульную службу, начиная от развода и кончая задержанием нарушителя: маршировали по аккуратным дорожкам, стояли на постах, тушили возникающие пожары, не курили, не прислонялись, не справляли естественных надобностей, – и глядели из кружочков стереотипные портреты героев; в свете лампы повернулись к нам оживленные лица сидевших.

Видно было, что между ними только что шел веселый, легкий разговор, с шутками и похохатываньем, прерванный нашим появлением. Они были возбуждены, как люди, выполнившие тяжелую работу и уставшие, но именно от того, что все позади и близок отдых, не чувствующие усталости. Они весело, без сожаления смотрели на нас, которым еще только предстояло взвалить на себя ту же работу.

– О! Артиллерия притащилась!

– Полы вымыли, а их все нет!

– Мы уж думали: вы перевернулись по дороге…

– Братцы, дайте закурить, у кого есть, сутки без дыма сидим, – говорили танкисты.

Один из них, с сержантскими погонами, встал, закинув автомат за спину:

– Кто там у вас первая смена, собирайтесь!

– Дай обогреться ребятам, – сказал наш разводящий.

Сержант взглянул на него:

– Это кто с тобой – салаги?

– Ну да, первый год…

– Ну а раз салаги, – спокойно продолжал сержант, – кончай базарить. Наши уже лишний час на постах мерзнут. Идем!

Он направился к двери, не оборачиваясь, уверенный в том, что приказ будет выполнен.

– Товарищ капитан, – крикнул он в соседнюю комнату, где начальник караула сдавал дела Худякову, – мы пошли!

С уходом смены в комнате стало просторнее. Мы сняли шинели и поставили оружие в пирамиду, но приткнуться пока было некуда, и мы теснились по стенам, за спинами танкистов, а те, уже не обращая на нас внимания, продолжали свои разговоры. В свете лампы плавал табачный дым, раздавались громкие грубые голоса, взрывы хохота, вспыхивала шумная деревенская возня, от то и дело отворяемой двери тянуло потоками холода… Потом вернулись сержант с нашим разводящим и с ними сменившиеся часовые. Воротники обындевевших шинелей у них были подняты, ушанки завязаны под подбородком. Они протолкались к печке и стали греть озябшие руки.

– У, салаги хуевы, из-за вас чуть насмерть не закоченели, – приговаривали они, скидывая валенки и переобуваясь в сапоги, но в их голосах не было злобы, а все то же чувство облегчения от законченной работы.

Сержант и наш разводящий доложили офицерам, что смена постов произведена. Танкисты, стуча сапогами и посмеиваясь, стали выходить на улицу.

– Ну, счастливо вам тут… Счастливо оставаться! Чтоб все было в порядке.

Слышно было, как зашумела мотором и, гремя бортами, отъехала машина, как кричали и свистели отъезжающие, и вдруг стало тихо. Капитан Худяков задумчиво прошелся по опустевшей комнате:

– Что ж, орёлики, с почином. Отдыхающей смене – спать!

Вместе с другими я вышел в соседнюю комнату, нащупал в темноте топчан и улегся, укрывшись прихваченной с вешалки шинелью, подложив шапку под голову. Тревожное ожидание предстоящего не давало уснуть. Как-то все сложится? И – вот оно:

– Смена, подъем!

Началось! Мы поднимаемся, натягиваем шинели, перепоясываемся, разбираем оружие из пирамиды. Выходим на мороз, по команде подсоединяем рожки к автоматам, щелкаем затворами. Потом идем гуськом по ночному лесу вслед за разводящим, который подсвечивает тропинку фонариком; автоматы в такт шагам поматываются на спинах. И вот уже луч фонарика удаляется, мелькая за деревьями, а затем исчезает. Я остаюсь один на один с ночным лесом.