Виктор Боев - Метаморфоза Остапа Бендера

Командор, тяжело дыша, двигался вперед по тропинке, которая уже освещалась майскими звездами. Ему пришлось пройти еще около трех километров, когда, наконец, повезло – на широком холме одиноко стоял небольшой домик, выстроенный по традиционной русской архитектурной логике. Это было низкое деревянное строение с чердаком, двумя расписными окошками и узкой дверью.

Подойдя к нему, Остап долго стучал то в дверь, то в окно, вызывая хозяина. Но никто не отзывался. Тогда Бендер без особых усилий открыл окошко и криком спросил, есть ли кто дома. Эта мера оказалась результативнее. Через минуту на крыльцо вышел старичок с седой бородой.

– Чего кричишь? – произнес он на удивление довольно сильным голосом. – Чего тебе? Не спиться, что ли? Так не мешай другим спать!

Хозяин домика подошел поближе к Бендеру и спросил, кто есть такой и что ему надобно в столь поздний час.

– Путник я, – не раздумывая ответил Остап, – на Москву иду. Устал. Мне бы поесть чего-нибудь да переночевать. А за то, что разбудил вас, искренне прошу прощения. Иного варианта, альтернативы, так сказать, не имел.

– Чего уж там, – пробормотал старик, щурясь. – Я ко всему привык в своей жизни. А спать, честно говоря, я еще не ложился. Что же мне – круглые сутки, что ли, спать?! Жизнь-то скоро возьмет и закончится…

Старичок прикурил, еще раз осмотрел Бендера с ног до головы и, окончательно поняв суть дела, пригласил его быть гостем.

Остап вошел в домик.

Комната (а изба состояла всего-навсего из одной комнаты) была не такой уж богатой, но и не так, чтобы совсем бедной. В ней находились две узкие кровати, стоявшие у противоположных стен, круглый столик, занимавший место в центре, и небольшая тумбочка, примыкавшая к одной из кроватей. Это все, что сразу бросалось в глаза. Остальное же было безликой совокупностью мелких предметов, не пытавшихся привлечь к себе внимание посторонних и предпочитавших быть замеченными только хозяином.

За великим комбинатором в избу вошел и старичок. Он подошел к тумбочке и зажег стоявшие на ней свечи. До этого горели две свечи, а теперь же комнату освещали четыре.

– Вы извините, – сказал хозяин, – обстановка у меня явно не барская…

– За то, что вообще впустили меня, большое вам спасибо, – поблагодарил Остап. – Пришлось бы мне под открытым небом ночевать.

Старику, перед которым стоял человек весьма не господского вида, почему-то показалось, что он далеко не тот, кем его выдает внешний вид. Причин для такого умозаключения я, уважаемый читатель, не вижу. Единственно, на что могу сослаться, так это на пресловутый жизненный опыт старого человека.

– Садитесь, пожалуйста, в ногах-то правды, как говорится, нет.

Сказав еще раз «спасибо!», командор скинул шляпу, с удовольствием уселся на кровать, широко расставив ноги, медленно снял штиблеты и задвинул их под тумбочку.

– Меня зовут Андреем Андреевичем Листопадовым, – представился хозяин, естественно, желая при этом услышать данные о своем госте.

– А я Остап Бендер – комбинатор, – ответил командор и пожал протянутую руку Листопадова. Бендер явно поскромничал, назвавшись просто комбинатором.

Андрей Андреевич с пониманием кивнул, хотя на самом деле было совершенно ясно, что он не понял значения слова «комбинатор» в контексте данного разговора.

«Профессия, наверное, такая, – успокоил он себя на всякий случай, – что же иначе? Спрашивать, ей-богу, неудобно. Наверное, так и есть – профессия».

Довольно быстро Листопадов организовал ужин, выставив на стол жареную картошку, кровяную колбасу, лук, чеснок, ржаной хлеб и, конечно, бутылку водки.

Наевшись – удовлетворив свои, можно сказать, животные потребности, новые знакомые с превеликим удовольствием перешли к задушевным разговорам – к удовлетворению потребностей духовных.

– Живу я, мягко употребляясь, один, если не считать домашней скотины, – говорил с глубокой грустью Андрей Андреевич. – Жену свою потерял более шести лет назад. Вдовец я. Сыновья в город подались, оставив меня здесь одного. Да я и не виню их в этом. Что им тут делать-то, в деревне, если, конечно, мое хозяйство вообще можно так назвать.

Бендер поначалу хотел для приличия прослезиться, но, услышав от собеседника, что тот не унывает, мгновенно отказался от своего намерения. Слушая рассказ Листопадова, великий комбинатор был как никогда внимателен и даже чувствителен.

– Так вот я доживаю свой век, – продолжал тем временем старик. – Никаких развлечений. Да уж и поговорить-то не с кем. Лишь изредка посещают меня путники наподобие вас. Тогда радуюсь я очень… Тошно чувствовать себя без действий, а поделать ровно ничего не могу. Рано списала меня история, вытолкнула судьба из общего потока. А жизнь у меня была богатой, надо не забыть, насыщенной всякими интересами и подробностями.

Листопадов тяжело вздохнул и вытер платочком набежавшую слезу.

Бендер вдруг поймал себя на мысли, что ему действительно жаль этого одинокого старика, хотя жалеть кого-то он считал таким же зазорным делом, как и бояться чего-либо, быть обманутым и быть вторым.

Выслушав печальный рассказ Андрея Андреевича, командор решил поделиться и своей историей, которая, однако, как обычно, свелась к тому, что его предки были янычарами, а сам он человек, ищущий правды на этом свете, но пока ее не нашедший.

В такой задушевной беседе новые товарищи провели около часа. Понимая, что Бендеру нужно отдохнуть с дороги, хозяин приготовил для него постель и предложил лечь спать.

– А я пойду покурю, – сказал он. – Сделалось привычкой перед сном выходить на полчасика на свежий воздух.

Великий комбинатор не стал возражать против такой постановки вопроса. Когда Листопадов вышел на крыльцо, он, раздевшись, с головой накрылся одеялом, желая мгновенно уснуть.

…Но не спалось. Всякие мысли терзали командора. Ему вдруг захотелось выстроить такой план своих действий, который был бы лучше всех ранее придуманных. Без такого «документа», как Остап часто называл данное «творчество», он просто не представлял своего существования. Первое, с чем необходимо было определиться, – с родом занятий или с профессией, которая, по его мнению, представляла собой «инструмент самоорганизации и дисциплины индивидуума».

«Кем бы мне заделаться? – спрашивал себя великий комбинатор. – В управдомы я, пожалуй, не пойду. Это не мое призвание. Пусть домами управляют другие, я же не позволю себе гнить в такой должности.

Деньги, большие деньги мне тоже не нужны. А зачем мне они? Зачем ружье, когда нет дичи? Ведь был же миллион, а принес ли он мне хоть немного удовлетворения? Нет, конечно, нет. Одни мучения…

Разумеется, не в деньгах мое счастье. В Рио-де-Жанейро я тоже не попал и уже, наверное, не попаду никогда…