Андрей Дробот - Холодный путь к старости

– Ладно, ладно, – сказал шеф и пошел дальше.

Следующим утром Алик ехал на работу пораньше, чтобы у проходной никого не было: лишние свидетели всегда не нужны. В автобусе, сдавленный со всех сторон сонными пассажирами, он мысленно отрабатывал детали махинации и до того себя этим утомил, что, зайдя между выпрыгивающих заборчиков, делал все автоматически.

Правая рука потянулась к собственному пропуску, левая – к первому попавшемуся. Оба пропуска выскользнули из ячеек одновременно. Нажимать на кнопки, набирая цифровой код, не пришлось. Мощно завыла сирена, словно призывая спуститься в бомбоубежища, и щелкнули пропускные заборчики. Алик не испугался: он знал. Чужой пропуск он мгновенно спрятал в кармане. Свой – оставил в руке, придал лицу испуганно-растерянное выражение и замер, боясь пошевелиться, как человек, сильно озадаченный происшедшим.

– Стойте на месте! – крикнула охранница в зеленой юбке из своей будки и отключила сигнализацию. – Что случилось?

– Не знаю, – играючи обманул Алик.

– Вставьте пропуск назад и заново пройдите через проходную!…

Последующие полгода протекли веселым журчанием весеннего ручья. Алик, когда хотел, уходил с работы, когда хотел, приходил, при этом был уважаем шефом и более высоким начальством за свою ненасытную страсть к работе, коей он формально посвящал всю свою жизнь, судя по клювику пропуска, постоянно торчавшему из ящичка кадровички. Сослуживцы косились и не могли понять, глядя на довольную физиономию Алика, как сумел он, работая больше любого из них, выглядеть, как после отпуска…

***

Роза была обворожительна. Высокая, добрые искрящиеся радостью глаза, загадочная улыбка, слегка вьющиеся волосы. Алик договорился о свидании возле чудесной пиццерии, где за уютными столиками можно было долго говорить или молчать, глядя в притягательную глубину глаз любимой. Там, на шумной улочке, где располагалась пиццерия, было много всяких кафе и ресторанчиков, манивших дорогой рекламой к довольно-таки дешевым по качеству меню, но пиццерия оставалась лучшей.

В пиццерии подавали пиццу, что само по себе не удивительно, но не ту, сухую, итальянскую, тонкую, как блин, будто ее вместе с колбасой и всеми томатно-пикантными составляющими раскатали асфальтовым катком, а полновесную русскую, если так можно выразиться. Она походила на большую ватрушку, в которой за тонким хлебным бордюрчиком располагался сочный мясной фарш, приправленный томатами, сыром, грибами и неопределенными вкусностями, обильно ублаженными пряностями. Можно было взять и закрытую пиццу, выглядевшую как пирожок, с начинкой из рыбы, от которой вслед за отхваченным зубами куском тянулись длинные сырные волокна. А какие в той пиццерии готовили блюда в горшочках! А чай, подававшийся не в затрапезной чашке, а в фарфоровом чайничке! Чай, словно дышавший летом – душистыми цветами на солнечной поляне…

Алик опаздывал на свидание. Надо было уйти с работы чуть раньше, а он безнадежно опаздывал, как всегда, как обычно и в своем репертуаре, и представлял, как она выискивает его лицо средь многих, мелькавших перед ней. Это происходило не первый раз, и ситуация, следуя канонам поведения влюбленных пар, складывалась щемящая сердце. «Боже, только бы она не ушла, только бы не обиделась», – тихо молился он. Пять минут, десять, пятнадцать… «Если уйдет, это будет худшее из того, что возможно», – размышлял он, представил на мгновенье, что это произошло, и чернота опустилась на сердце. Он глянул в окно, а там будто ночь. Алик отогнал дурные мысли прочь, и вновь стало светло и дыхание наполнилось свежим и жарким летним воздухом безнадежной влюбленности…

Он выскочил из двери автобуса и еще издалека увидел ее. Она уже уходила…

Алик шел по знакомому с детства оживленному проспекту. Высокие тенистые тополя шуршали тревожной листвой. Казалось, вокруг никого. Только она шла немного впереди. Алик не спешил подходить к Розе, не желая лишать себя удовольствия смотреть на свою любимую со стороны. Роза знала об этом. Какие-то живые искры, вспыхивавшие в ее глазах, когда она изредка оборачивалась, какие-то неуловимые оттенки ее движений почти сводили Алика с ума. Будто колдовство. Длилось это не более получаса, но тем не менее – целую вечность. Как Алик узнал потом, она специально иногда вскидывала голову и отбрасывала волосы назад и ступала так неторопливо, грациозно, словно плыла в неизвестность. Возле дворца культуры, возвышавшегося на площади, как нетающий айсберг, она остановилась, обернулась, вплотную приблизилась к Алику.

– Зачем идти врозь, если можно идти вместе? – спросила она. – Я полчаса назад распрощалась с мальчиком, имевшим дурные манеры вечно опаздывать. Ты, надеюсь, другой. Познакомимся?

Он принял игру. Они свернули с проспекта влево, в небольшой сквер, и стали говорить о всякой чепухе, как будто встретились впервые, хотя знали друг друга давно. Вечерело. Они углублялись в район, далекий от центра. Внезапно она предложила:

– Пойдем ко мне, это недалеко – за больничным столбом?

Этот ориентир знали все в районе – высоченный шпиль непонятного предназначения, похожий на иглу от шприца, стоял в районе поликлиники с незапамятных времен.

– Ничего страшного, телефон есть, – сказала она. – Захочешь уйти – вызовешь такси. Бабушка уехала и оставила ключ от квартиры мне…

И Алик поплыл к ней, но парк, густой тенистый парк напомнил о жизни среди звезд…

Алик сел на лавочку, а ее потянул за руку и посадил к себе на колени. Она обвила его шею руками и прижалась всем телом. Так можно было бы провести целую вечность, всю жизнь. Больше ничего. Он ощущал каждое биение ее сердца. Нереальность, опьянение, сумасшествие. Алику казалось, что они сидели не на самой обычной лавочке, а витали где-то среди облаков. Она наклонила голову к его губам и поцеловала. Стихи родились потом:

Над летним парком небо гасло, плыл закат,

Сгущались сумерки, рождался звездный сад.

Цвела сирень, в ее тени

И в сладких грезах пребывали мы одни.

Там нежность чувств, буйство огня

В груди зажгли ночь ярче дня…

С тех встреч волнующих минуло много лет.

На наших лавочках другие «тет-а-тет».

И грусть приходит иногда

От мысли, что мы не вернемся вновь туда,

Где нежность чувств, буйство огня

В груди зажгли ночь ярче дня…

Средь пышной зелени спокойных тополей

В местах укромных, старых парковых аллей

Хранятся тайны или сны

О том, как были мы безумно влюблены:

Как мы пьянели от слияния сердец

И бриллиантами сиял ночной венец…

В тот парк заходим иногда,

Но не вернемся мы в то лето никогда.

Какое короткое время отпущено на то, чтобы почувствовать себя молодым! Кто-то полностью и с жадность выпивает сей безумный напиток и отдается его власти насколько это возможно, кто-то угнетаем комплексами, стеснительностью, подозрительностью, но вне зависимости от поведения конкретного, пока еще молодого человека, время, отпущенное, чтобы почувствовать себя молодым, истекает, улетучивается или заканчивается – как хотите. Некоторые так никогда и не бывают молодыми. Алик успел. Роза стала его женой, что хоть и разом перечеркнуло романтику прошлых встреч и произошло отчасти благодаря внешне черному и грязному делу, краже чужого пропуска из ячейки пропускного пункта, но наметило и определило дальнейший путь…