Сергей Пашков - Как я чуть не стал офицером КГБ. 60 невыдуманных историй

Это был самый незабываемый ужин в моей жизни. Забегая немного вперед, ещё и по той причине, что именно после общения с местной кухней и столовыми приборами я заболел болезнью Боткина, в просторечье именуемой желтухой. Вот так вот славно поужинал в военном «ресторане».

Но узнал я об этом гораздо позже, уже вернувшись домой, примерно через месяц, когда прошёл инкубационный период и на моём лице уже явно отобразились проявления «жёлтой» болезни.

После так называемого ужина, погуляв по незамысловатой песчаной-лесистой местности, снова сели с ребятами за ужин. Нормальный ужин. Каждый достал то, что привез с собой из дома. Вещи с продуктами сложили в углу. И довольные легли спать. А так как матрасов было меньше, чем желающих спать, пришлось засыпать буквально вповалку, на одном боку и укрываясь одним одеялом на двоих-троих. Промерзнув ночь, – утром нас ждал ещё один сюрприз. Все, нет не так. ВСЕ наши продукты ночью сожрали крысы. Никто ничего не слышал и не видел. Все было изгрызено, а что не изгрызено, то по-надкусано, – сумки прогрызены, колбаса, хлеб, сыр, овощи разбросаны по полу. Консервы оставили нетронутыми. Мои две палки сырокопченой колбасы, кусок сала и сыр наверное тоже пришлись по вкусу семейству грызунов. Крысы попались не культурные, и вместо того чтобы хотя бы расстегивать сумки и рюкзаки с вещами и едой, – особо не заморачиваясь, прогрызали их насквозь.

Несмотря на то, что домашней еды уже не было, утром за завтраком в столовой я смог «съесть» только компот. А потом пошёл «сдаваться». Мой не окрепший организм, да еще и находящийся на голодном пайке не выдержал бы интеллектуальной гонки экзаменов. Минут пятнадцать двое офицеров пытались меня вяло и без особого энтузиазма отговорить от отъезда. Всё было напрасно.

После пяти вечера, я на-пару с еще одним несостоявшимся курсантом, довольно упитанным москвичом, уже ехали в электричке в направлении столицы. За окном проносились небольшие деревушки. Постепенно темнело. Мы сидели с попутчиком друг напротив друга и пили из горла трехлитровой банки какой-то плодово-ягодный напиток. Тот который смогли найти в продаже в местном сельпо.

Примерно через сутки, проделав весь путь в обратном направлении, – рано утром я вернулся домой.

Продолжение с «рязанским вояжем» имело свои неблагоприятные, можно сказать, роковые, последствия уже через месяц.

Как-то, выходя из автобуса, буквально на ступеньках я столкнулся с моим бывшим тренером по прыжкам с шестом Александром Васильевичем.

Только глянув на меня, он тут же, у автобуса, безошибочно поставил диагноз: «Серёга, да у тебя желтуха. Срочно в больницу». Ну да, вид у меня был бледной простыни. Но как он смог разглядеть в уголках моих глаз чуть пожелтевшие белки? Впоследствии диагноз подтвердился, это был гепатит. Сначала я сдуру, зайдя забрать брата из детского сада, решил заглянуть к местной медсестре. Прооравшись на меня за то, что я привёрся сюда больной, тем не менее вызвала неотложку. Только я успел завести пятилетнего брата домой, как тут же приехали медики.

Меня в больницу, всю одежду и белье – сжечь. Я ещё тогда пошутил, что главное – не перепутать. Мама договорилась с эскулапами, что белье и одежду сжигать не нужно, она сама всё продезинфицирует и прокипятит.

В прежние времена развитого социализма не было ни импортных, ни бесшумных, ни других качественных стиральных машин с качеством европейской стирки А+ или хотя бы В+. Да и стиральных порошков с волшебными гранулами не водилось. Зато если вещь не отстирывалась, применяли бронебойное средство «три в одном» – хозяйственное мыло, отбеливатель «Белизна» и выварку. Выварка – это такая большая кастрюля, обычно эмалированная, с двумя ручками по бокам и крышкой, в которую в ручке была продета пробка от вина, чтобы не обжечься. У нас была выварка темно-зелёного цвета диаметром и высотой около полуметра, объёмом примерно на три ведра. Вот в неё мама и загрузила все мои заразные вещи и варила на медленном газовом огне, помешивая такой длинной деревянной прищепкой.

В инфекционную больницу привезли уже затемно. В полутьме угадываются силуэты каменного забора и самой больницы – отдельно-стоящего здания, обнесённого забором, в окружении сада, может быть, и не сада, в темноте не различишь.

Приёмный покой. Переодевание. Сдача анализов. В палату и спать. Завтра уже буду думать.

Если утро начинается с манки – значит, день будет хорошим. Девиз из далёкого детства. Но чтобы непременно без комочков.

Я нечасто лежал в больницах, всего три раза. В первый раз это было в семилетнем возрасте, я слёг с воспалением лёгких. Меня тогда забрали прямо из аптеки. После приёма в поликлинике, мы зашли с мамой в аптеку. Она стояла в очереди, а я, ожидая её, прислонился к колонне, обшитой наполовину деревянными панелями, как это было принято в то советское время. Вот вдоль этих самых панелей через пару минут моё тело плавно сползло на пол. После обморока меня быстренько перевезли в инфекционное. Вот там я попробовал первый раз больничного – столовскую вкусную манку.

Но здесь была манка особенная – сногсшибательная. Точнее, на ноги ставящая. Не густая и не жидкая, сваренная на молоке и с маслицем. Да, и без комочков, конечно. А ещё там мне в первый раз понравилось сочетание сладкой каши и чёрного хлеба.

Как же, оказывается, избирательна наша память. Эмоциональна и избирательна. Запоминает и откладывает всё самое «вкусное» и «невкусное», а «середину» выбрасывает.

А вот ещё вспомнилось. Снова еда. Как называла моя бабушка, «столовская» еда. Когда я ещё учился в начальных классах школы, я приезжал к ней на летние каникулы в соседний с Запорожьем городок Приднепровск. Сейчас это один из районов города Днепр на левом берегу одноимённой реки, а тогда он был просто милым провинциальным городком «при Днепре».

Бабушка тогда ещё не вышла на пенсию и работала контролёром на железнодорожной ветке, по которой грузовыми составами доставлялся уголь на тепловую станцию, питающую город и окрестности. Как раз напротив станции контроля, через три ветки железнодорожных путей располагалась проходная завода железобетонных конструкций. Или, как его называли, ЖБК. Каждый жаркий летний обед мы проводили с ней в небольшом заводском буфете при столовой. Мы старались приходить чуть раньше, но всё равно здесь уже толпились человек пять-семь заводских рабочих, в пыльных от бетона и песка кирзовых сапогах и ботинках на толстой негнущейся подошве. Очередь продвигалась довольно шустро, чему способствовали две юркие работницы столовой. Это были такие дородные тётеньки с фигурой а-ля фрекен Бок из «Карлсона», дамы бальзаковского возраста с пергидролевыми халами, стеснительно прячущимися под застиранными поварскими колпаками.