Александр Гордеев - Жизнь волшебника

она ведь не только в том, чтобы, извините, быть партийным… А, кстати, кстати, кстати…

Совместимо ли это? Как будущий коммунист он обязан соблюдать моральный кодекс. А тут явное

нарушение, перекос… Впрочем, об этом перекосе он думает после, но, конечно же, не в своё

первое по-настоящему мужское утро. Не надо портить его ничем…

Первыми о предательстве Романа сразу всей родительской коалиции (исключая Огарыша, не

входящего в неё), узнают Овчинниковы и сама Света. Недоступную Светлану потрясает измена

31

того единственного, которого она столько ждала и которого видела единственным на всю свою

жизнь. Понимая, чем взяла Наташка, она смотрит теперь на себя, как на последнюю дуру. Какая же

она глупая, глупая, глупая! Так любить, столько ждать и так всё испортить! Причём, испортить в то

время, когда ей и самой хотелось быть открытой, приветливой, когда у самой было желание

говорить ласковые слова и такие же слова слышать. Как хорошо стало ей тогда от руки Романа на

своём плече! Полжизни отдала бы теперь за то, чтобы он снова её положил. Но она-то, дурочка,

помнила в тот момент лишь то, что об этом прикосновении придётся выложить матери, отдавая все

слова – и услышанные, и сказанные самой… И что, теперь уже всё? А ведь её никто ещё никогда

не целовал. И она хотела, чтобы это сделал он! У Светы и теперь с запозданием, уже от одного

воображения, твердеют губы и кружится голова. Потерять всё это! Ну зачем, зачем всё это нужно

было знать маме? Зачем она расспрашивала обо всём? Переживая потрясение, Светлана впервые

в жизни отказывается говорить с матерью и в один день превращается в маленькую, замкнутую,

красивую монашку. Конечно, она не может вот так сразу перестать любить Романа, но что уже

толку от этой испорченной любви? Такое не прощается, такое рвётся и теряется навсегда.

Разбился праздничный хрустальный бокал и его уже не склеишь…

Маруся узнаёт эту печальную новость утром в клубе от Галины Ивановны, вдруг явившейся на

работу в костюме, чрезвычайно официальной, предельно статной и подтянутой. Некоторое время

после этого Маруся сидит, положив ладонь сверху на громадный выступ своей груди в той стороне,

где примерно находится сердце. Галина Ивановна, поведавшая о случившемся, убита не меньше.

Прежняя душевная льдинка неприятия Романа перерастает в глыбу. И тот факт, что от её

красавицы-дочери отвернулся даже тот, кто, кажется, изначально не был достоин её, оскорбляет

завклубшу до тла. Оскорбляет, но в то же время вызывает чувство растерянности – ведь на самом-

то деле он её достоин, потому что понравился и самой Галине Ивановне. Как же всё это понимать?

Кого же взрастила она, если от неё отказался этот странный достойно-недостойный парень?

Рассеянно поговорив, а после даже повздыхав и всплакнув, как при непоправимом, отчего-то

распылившемся счастье, женщины уже не находят соединяющего их тепла, чёрная кошка не

просто пробежала между ними, а массой зигзагов поисчеркала всю территорию их розовых

фантазий. Как неловко теперь матерям за этих своих полушутливых «сватей»… Намечтались,

называется…

Роман и Михаил мастрячат в это утро всё тот же штакетник. Марусю, спешащую по улице,

первым ещё издали замечает Михаил и молотком в руке указывает сыну. Появление её в это

время неправильно. Сейчас часы её «знахарского» приёма, и ей положено сидеть дома за столом

с чашками и самоваром. И уже по тому, как грузно и как-то грозно сотрясаясь приближается мать,

Роман почти наверняка догадывается, с чем она идёт. Шила в мешке не утаишь.

– Эх ты! – едва подойдя, выдаёт она ему, словно пришлёпнув какое-то презренное клеймо.

Роман глубоко, виновато вздыхает и с независимым видом, но с решительной силой вбивает

гвоздь так, что плоский звук ударов эхом отлетает от белёной стены правления совхоза.

– Ну-ка, скажи, чем тебе Светка-то не пара, а? – спрашивает мать, оттаскивает его за локоть от

штакетника. – Она чо, не брава для тебя, или чо? Така девка! Господи, така девка! На бедной

Галине Ивановне сёдни никакого лица нет. Испереживалась вся. Хоть спроси, говорит, чем же это

она ему не поглянулась? Чем же та-то лучше? А? Ну, чо ты молчишь, как полено?

Роман пожимает плечами, отскребая черешком молотка остатки пахучей лиственной коры от

прожилины. Грустно и неловко вспоминать про Свету. Глаз её он так и не увидел. Не удалось

проверить возможно сцепление их душ или нет…

– Скажи ей, что не сошлись характерами. Ну, как там поётся: «И пошли по сторонам – он

заиграл, а я запела… Ой, легко ли было нам?» Вот так ей и пропой. Всё, мама, в жизни бывает.

У Маруси пропадают все слова, какие есть. Внезапно забывшись, она даже прислушалась, как

сын озорно и дерзко спел эти строчки. Вот паразит так паразит, знает же, что ответить! Этот кусочек

из её любимых и много раз пережитых частушек обезоруживает полностью. Бежала она сюда чуть

ли не для того, чтобы надавать своему сыну, пусть и вчерашнему солдату, тумаков, и вдруг видит,

что у того могут быть и какие-то свои соображения, которых ей уже и понимать не положено.

– Ну, ладно, погоди… – всё-таки на всякий случай многообещающе говорит она, поворачиваясь

назад. – Ты пошто криво штакетины-то лепишь? – вдруг нападает она на Михаила за его

принадлежность к тому же подлому мужскому племени.

– Ну, леплю тебе! Да я только примеряю! – мгновенно заводится тот, вот ещё бы тут, на

совхозных делах, не выговаривала ему жена! – Тоже мне, нашёлся прокурор из области, ходит тут

прямо по улице… Прокурор…

– А чо, мне по огороду ходить, или чо?!

– Вот и ходи по огороду!

– Ну, счяс! Разбежалась! – огрызается, клокочущая от раздражения Маруся, удаляясь вдоль

свежего некрашеного штакетника, пахнущего смолой.

Роман совсем некстати чуть не прыскает со смеху. То, что мать рассержена – это ещё ничего.

Вот если бы она вдруг заплакала, тогда это было бы серьёзно. Наклонившись, чтобы отец не

32

видел лица, он берёт краешком губ несколько гвоздей и продолжает махать молотком.

Михаил же теперь невольно задумчиво замедляется. Мысли не дают хода рукам. Вот так

загадку они ему заганули: что же, было у сына что-то в самом деле или нет? Было что ли с кем-то?

Или просто за Светкой ходить перестал? Чудно, между прочим, как сын вгоняет гвозди. Сам-то он,

почитай, колотит их всю жизнь, а так не может. У сына же любой гвоздь влетает по шляпку с трёх

ударов: первый примерочный и два конкретных. И хоть бы один гвоздь погнулся! Их что же, в

армии и этому учили? Откуда эта точность и резкость?

– Ну, так кто же она така-то? – улучив момент, осторожно, как разведчик, но вроде как между