Борис Вараксин - Абзац

– Ты чё, боишься, что ежели мне что-нибудь интересное не расскажешь, то потеряешь в моих глазах всяческий авторитет? Не парься, деда. У меня один авторитет – сыщик Коломбо. Вот человек! Всех насквозь видит…

Деду стало стыдно. Ведь он не знал человека, удостоившегося внимания его продвинутого внука. Видать, классный парень, не отстой какой-нибудь. Что-то вроде Рэмбо, только ещё круче. Типа Шварценеггера… Или Траволты… Такой чувак! А ещё там негр был, с пушкой. Кого грохнуть – его зовут. Безотказный мужик! Мозги по всей стенке обеспечены.

Размышления любителя вестернов прервал голос супруги, звавшей любимого внучка послушать сказку на ночь. Тот скептически фыркнул и покачал головой. Лучше б она предоставила в его распоряжение аутентичный перевод последнего романа Мо Яня. Нобелевский лауреат, как-никак…

Ваня был очень восприимчивым ребёнком. И когда, к примеру, волк съел семерых маленьких козлят, он заплакал. Козлята были симпатичные и совершенно безвредные. И они так весело блеяли и прыгали на лужайке…

Было абсолютно непонятно, зачем их столь решительным образом ликвидировать. К тому же, поведение серого хищника было нелогично и в бытовом плане. Он мог проявить и б о льшую предусмотрительность и не проглатывать за один присест сразу всех, а только одного, максимум – двух. Процесс пищеварения в любом случае занял бы какое-то время и остальные подопечные оголодавшего живоглота немного бы подросли. Бессмысленное и бессистемное уничтожение поголовья мелкого рогатого скота приводило в недоумение. Неужели у серого разбойника была настолько отлаженная система продовольственного обеспечения, что он мог не думать о завтрашнем дне? А если эти козлята последние? Переходить на берестяную кору? Кстати, семеро в одном желудке – по любому многовато, в том числе, и для пищеварения. Так и до несварения недалеко…

К счастью, разум возобладал и хищник согласился на хирургическое вмешательство ради избавления от излишков продуктов. В результате козлята оказались на воле и дружно бросились к маме. И как же Ваня был этому рад!

– Стоп-стоп-стоп! Кто оставил BMW возле каретного сарая? Вы что, рехнулись? У нас XVIII век! И уберите из кадра водокачку!

Так, мотор, поехали… Кто вызвал мотор? Чего он сюда припёрся? Слышь, парень, вали отсюда! Без оплаты не уедешь? Н а тебе твои рубли… Сколько? Сколько-сколько? Сейчас такие цены? Ни фига себе! Ну, ладно… И почему я не таксист?

Продолжим. Камера начинает медленно двигаться… Актёры улыбаются… Улыбаются… Актёры, где ваши улыбки? Так, хорошо… Стоп! У кого зазвонил мобильник? У тебя, Степанова? А ты знаешь, что мобильников в XVIII веке ещё не было? И что у тебя в ухе? Да не в этом, в другом. В этом у тебя страз. Блютуз? Час от часу не легче… Кстати, тебе не кажется странным, что у пастушки в ушах стразы? Так красивше? Я подарил? Ну, знаешь, нечего афишировать наши отношения. И… это самое… грудь-то прикрой… Хотя бы левую… Я же просил до съёмок не посещать тату-салон. Тогда, конечно, тоже клеймили, но по-другому. Как? Потом покажу. После работы. Сейчас хочешь? Ну, люди же кругом… Ладно. Объявляется перерыв. Ровно через час – на том же месте. И снимите с кареты стоп-сигналы и номерной знак. Знаю, что ДПС требует. Авось проскочим…

Последние три недели пролетели для Аристарха Облучкова как одно мгновенье. Роман, до той поры рождавшийся в муках, вдруг обрёл кристальную ясность, персонажи – бесподобную выразительность. Причины произошедшего были не вполне ясны, но кое-какие мысли на сей счёт имелись. И главная: впервые за долгие годы совместной жизни жена уехала в санаторий, а Аристарх остался.

Никогда ещё ему так не работалось. Листы бумаги стремительно заполнялись текстами. Блистательные метафоры рождались по мановению пальца, аллюзии следовали одна за другой. Глубина мысли поражала, чувства хлестали через край. Аристарх ревел белугой – и смеялся взахлёб, готов был умереть, как триста спартанцев – и восстать, как феникс из пепла. Ему ничего не стоило низвергнуться в пропасть – и воспарить в вышине, проснуться в логове зверя – и издать боевой клич команчей. Он потерял счёт дням и ночам, практически ничего не ел, а пил лишь воду из-под крана. Исхудал и оброс, в глазах появился нездоровый огонь, в походке наметилось что-то хищное, а давно не стриженые ногти угрожающе зацокали по паркету. Нервы обострились до предела, а воспалённое воображение всё чаще сменялось феерическими галлюцинациями.

И настал день, когда Аристарх сказал себе: «Всё, остался финальный аккорд». Эмоции зашкалили. Сердце ухнуло в пропасть, кровь прилила к вискам мощной волной, сравнимой с цунами. Он уже было занёс перо для последнего, решающего росчерка, как вдруг…

Раздался звонок. На пороге стояла жена. Сразу запахло домашними котлетами и наваристым борщом, тело заныло в предвкушении соприкосновения с выстиранной майкой, а щека – со свежей наволочкой на взбитой подушке. Аристарх ещё минуты две посопротивлялся, но потом смирился:

– Романа не будет. А ведь оставался один абзац!

Встал и уныло поплёлся в ванную. Чистить зубы…

В эту экспедицию Константин Петрович попал случайно. 30 июня они с друзьями по традиции ходят в баню и этот день не стал исключением. На улице было жарко и душно – тем не менее, пришли все.

Пар был хорош. Ну, и как водится в таких случаях… В общем, улететь должен был Жора, а улетел Константин Петрович. В Антарктиду.

Всю дорогу он спал, как убитый и к концу маршрута более или менее пришёл в себя. К моменту же высадки окончательно проснулся и с любопытством поглядывал в иллюминатор. Землю закрывала плотная облачность, светило яркое солнце и рубашка с коротким рукавом в сочетании с шортами казались достаточной защитой от июньского зноя. Правда, бортинженер уже несколько раз с сомнением поглядывал на амуницию Константина Петровича и даже произнёс какие-то слова. Но слышимость была плохая и беспокоиться было не о чем.

По громкой связи объявили: температура минус пятьдесят по цельсию, ветер южный, пятнадцать метров в секунду. Но это относилось явно не к нему. На высоте всегда холодно и придавать значение техническим деталям полёта он не собирался.

Забеспокоился лишь тогда, когда увидел, как лётчики надевают меховые унты и куртки. Дверь распахнулась и Константин Петрович понял, что ошибся адресом. Ноги вмиг посинели, а руки покрылись изморозью. Однако, из-под нахлобученной шапки встречавшей экспедицию симпатичной девушки лет тридцати на него глянули глаза, какие он искал всю жизнь. Под рукой оказался лишь веник, сбережённый для последующих походов в баню. Его-то он и предложил вместе с рукой и сердцем.