Анастасия Дюльдина - Отражение в зеркале

– На одном из наших первых сеансов, – аккуратно начинает доктор, сверяясь со своими записями в медицинской карте пациента, – ты заявил, что готов говорить о чем угодно, но только не о двух вещах. Сейчас что-то изменилось?

– Пожалуй, – тихо произнес парень, прекрасно помня о запретных для себя темах. – О друге и о матери.

– Расскажи мне об отношениях с мамой, – мягко просит доктор, чуть опустив голову и разглядывая его поверх своих очков, – по обрывкам наших с тобой разговоров я успел сделать некие выводы. Вы живете раздельно?

– Да, я переехал, когда стало совсем невыносимо смотреть в ее глаза, – вздыхает Кирилл, отворачиваясь к окну, – она считала меня виноватым в том, что отец погиб.

– Почему?

– Потому что в тот день, когда он разбился, мы с ним поругались, – парень напрягся, огромным усилием воли заставляя себя продолжить рассказ и не отступить. – Честно говоря, уже толком не помню причины, но точно запомнил, как мама встала на его сторону, сообщив мне, что я должен слушаться своего отца и ни в чем ему не перечить. Я не кричал, не ругался, не бился в истерике, как иногда делают другие дети – я ж особенный! – хмыкает Кирилл и продолжает. – Это разозлило отца, и он начал орать на маму, что она сделала из меня какого-то слюнтяя, хлюпика, отмороженного. А потом хлопнул дверью, и все.

– Ты больше его не видел?

– Нет, – качает головой парень, – только на похоронах. Знаете, док, с тех пор мама редко со мной говорила. Все мои попытки быть ближе к ней оборачивались полным провалом. В ответ я неизменно натыкался на высокую неприступную стену и на ее ледяной взгляд. Со временем я принял это как данность, и ее предательство, и ее нездоровую любовь к отцу, которого она всегда любила больше, чем родного сына.

Тяжело вздохнув, Кира закрывает глаза и откидывается на спинку кресла. До сих пор тяжело вспоминать ее. Вновь возвращается забытая было боль. И сердце медленно наполняется холодом.

– Я по-прежнему люблю ее, – тихо продолжает он, – она же моя мама, никуда от этого не деться. Просто сам факт того, что она все знала, но выбрала путь неведения… Притворяться, что у нас нормальная семья, что не видит, как я с каждым месяцем все хуже и хуже воспринимаю действительность… Она полностью сосредоточилась на муже, вычеркнув меня из своей жизни.

– Как ты думаешь, по какой причине она это сделала?

– Вы задали тот самый вопрос, на который я много лет пытался ответ найти, – печально усмехается Кирилл. – Теперь мне кажется, что она просто ревновала отца ко мне. Смешно, правда? Мужа ревновать к собственному сыну!

– И как ты теперь смотришь на всю эту ситуацию?

– Сейчас мне все это безразлично, – пожимает плечами парень, открывая глаза и глядя на доктора с легкой улыбкой, – у нее своя жизнь, а у меня своя. Иногда звонил ей, чтобы просто узнать, как у нее дела. Все ли хорошо? Но трубку она так и не взяла, поэтому я оставил попытки связаться с ней. Если мама решила полностью забыть меня, вычеркнуть из своей памяти, то, как бы больно мне ни было от этого, я смирился.

– Почему?

– Потому что я нашел свою настоящую семью…

…Кирилл открывает дверь в свою палату и проходит в небольшое помещение, обставленное достаточно скромно, но со вкусом. Клиника была закрытой, и, чтобы в нее попасть, надо было заплатить сумасшедшие деньги, поэтому и в декоре здесь не скупились, отрабатывая каждую копейку, вкладывая каждый рубль в это заведение. Доктора и медсестры – квалифицированный персонал, имели индивидуальный подход к каждому пациенту и действительно старались вылечить его, а не просто отфутболить, едва получив на счет очередную кругленькую сумму.

Мягкая кровать, тумбочка, стол и кресло, а еще книжный шкаф, расположившийся у стены справа от входа. Кириллу этого было достаточно, чтобы чувствовать себя здесь уютно. Единственное, что его до сих пор смущает, так это небольшая картина, висевшая над его кроватью, – на ней изображено штормовое море, в котором потерялась маленькая лодка. Вроде ничего особенного, но стоит только взглянуть на нее, как рисунок неизвестного художника словно оживает, представляя изумленному взору парня настоящую борьбу со смертью. Лодка раскачивается на огромных волнах, переворачивается, вновь выплывает, а беспощадное море в который раз старается поглотить чужеродный объект в своем лоне.

Вздохнув, Кирилл не смотрит по сторонам, проходит к своей кровати и садится на нее, уставившись немигающим взглядом в стену. Когда он сможет вылечиться? А сможет ли вообще сделать это?

Наверное, он смог бы многое пережить, пройти через детскую травму с высоко поднятой головой, имей он поддержку близкого человека, понимание и принятие его ущербности. Да только предательство матери уничтожило хрупкие ростки надежды, что еще теплились в душе.

В руках у него до сих пор зажата маленькая книжонка, и парень медленно открывает ее на закладке. Сотню раз читал это произведение, но каждый – словно первый. Дотронуться пальцами до пожелтевших страниц, почувствовать запах истории, кожей ощутить ее значимость.

«Божественная комедия» Данте Алигьери.

Кирилл не мог насытиться этим произведением, вновь и вновь окунаясь в историю, которая слишком прочно ассоциировалась у него со всем происходящим вокруг. Словно это он проходит девять кругов Ада, преодолевая испытания, наблюдая за мучениями со стороны и испытывая при этом свои собственные. Это он упорно идет вперед, круг за кругом, чтобы в самом конце встретиться со своим самым большим страхом. Пройти весь путь к своей цели, к своей спокойной жизни, к своей мечте – дойти до нее. Не сломаться, не повернуть обратно. Нельзя. Он должен вернуть себе то, что забрала у него судьба.

Книга для Кирилла была своего рода проводником, за которого он цеплялся в самые плохие моменты, когда скручивало, подбрасывало, выворачивало наизнанку. Он держал ее в руках и старался сосредоточиться на ней, на том тепле, что исходило от ее страниц, на тех воспоминаниях, что она дарила ему. Ведь эту книгу он получил от Артема в тот день, когда впервые сорвался…

…Это был странный день. По всем показателям сразу. Даже начинался не так, как обычно. Кирилл встал рано, еще до ухода матери на дежурство, и успел приготовить им обоим кофе. Завтрак проходил в молчании – так уж повелось, что говорить с самым близким и родным человеком стало не о чем, да Кирилл и не тянулся больше к ней. Всегда пропадающая на работе, не уделяющая сыну никакого внимания, мама жила словно сама по себе, лишь изредка удостаивая его хотя бы слова.

Возможно, к лучшему, ведь груз непосильной вины, лежащей на плечах Кирилла, не позволял ему до конца быть открытым с ней. Оба знали, чувствовали, что с ним происходит неладное, что в нем разрастается какая-то болезнь, что с каждым днем поглощает все больше и больше, но старались не замечать. И в конце концов превратились со временем в абсолютно чужих людей друг для друга.