Мария Донченко - Отречение

Начинал накрапывать дождь, стуча редкими каплями в грязное стекло. Антон попытался открыть окно, чтобы вдохнуть прохлады, но безрезультатно – трафаретная надпись «закрыто на зиму» полностью себя оправдывала, видимо, уже не первое лето.

Леса сменялись полями, и клонились к земле налитые золотистые колосья – погибающий неубранный рекордный урожай девяносто первого года…

«Где же наш пахарь? Чего ещё ждёт?» – невесело вспомнились Антону стихотворные строчки.

В Самаре на соседнее место подсел говорливый парень лет двадцати семи, начинавший организовывать свой торговый бизнес и торопившийся в Москву на переговоры, пока его не опередили конкуренты.

Антон вполуха слушал болтуна, кивал, всё чаще отходя курить в тамбур – сосед, по счастью, не курил, да и вскоре нашёл более благодарных слушателей – двух неопределённого возраста тёток с боковых мест, краем уха слышавших слово «бизнес», но слабо представлявших, что это такое, зато уверенных, что теперь-то, после победы Ельцина, на них прольётся долларовый дождь и всех озолотит…

– Меня, например, – втолковывала коммерсанту дама в спортивном костюме и резиновых тапочках, тщательно полируя ногти пилкой, – интересует гостиничный бизнес. Как Вам кажется, получится из меня хозяйка гостиницы? Я хочу три этажа, чтобы в стиле девятнадцатого века, и обязательно швейцар на входе. В ливрее и с этими… как их называют… аксельбантами, вот! Непременно с аксельбантами! У меня, между прочим, прадед был купцом первой гильдии и ездил на экипаже с тройкой с кучером и колокольчиками! Как Вы полагаете, будет ли возврат собственности потомкам прежних хозяев? И будет ли положена компенсация за то время, что собственностью пользовались большевики? – она томно отложила пилку на покачивающийся белый столик, поднятый из бокового места.

– Это называется реституция, – вставила умное слово вторая дама, в основном молчавшая, давая выговориться своей компаньонке.

Первая дама прижала к губам пальцы, как будто при ней упомянули нечто непристойное.

– Я бы больше рассчитывал на собственные силы и на современность, – прервал её грёзы попутчик, – у кого кем прадед был – это вопрос сложный. Вы, например, готовы подтвердить Ваши права документами?

– Я… – перекисная блондинка явно не ожидала подобного вопроса. – Конечно, если порыться в городских архивах…

– Пока будете рыться, уплывёт Ваша гостиница, – отвечал провинциальный бизнесмен. – Сейчас время такое, кто успел, тот и съел. Так что стоило бы Вам не мечтать, а поторопиться с более реалистичными планами…

Несостоявшаяся купчиха первой гильдии обиженно уткнулась в окно. Устав от их дискуссии, Антон воспользовался тем, что ни одна из сторон пока не попыталась привлечь его для доказательства своей правоты, и задремал на верхней полке.

Поезд прибывал в Москву утром, часов около восьми-девяти. Когда Антон проснулся, дама с боковой полки уже деловито прихорашивалась, подводя губы малиновой помадой перед карманным зеркальцем. Сосед сгружал с третьей полки в проход свои увесистые сумки, впрочем, он был такой не один – разного рода спекулянты, ищущие лёгкого заработка, составляли не меньше половины вагона.

На перроне Стригунков с облегчением распрощался со всеми попутчиками, с наслаждением вдохнув запах холодной осени и Казанского вокзала. С трудом протиснувшись сквозь толпу носильщиков, таксистов и самых разнообразных торгашей, он наконец оказался в метро. Только метро, кажется, осталось неизменным в этом рушащемся мире, и красное светящееся табло, как прежде, безукоризненно отсчитывало минуты и секунды…

Антон Стригунков опоздал.

Недоброе предчувствие закралось в его сознание уже тогда, когда, войдя во двор, он увидел у подъезда милицейскую машину.

Развернувшись, он ушёл прочь – не нужно было быть профессионалом, чтобы понять, что в такой ситуации не стоит заходить в подъезд – и вернулся через двое суток.

Но было поздно.

Антону удалось поговорить с последним сожителем Натальи – алкоголиком, который рассказывал об её исчезновении заученными фразами, видимо, так же, как рассказывал до этого участковому.

– Я что… я ничего… – пьяненько вздыхал хозяин комнаты в коммунальной квартире в Сокольниках. – Она… Наташа, значит. Взяла ребёночка, Никитку, значит, и пошла. На улицу пошла. И больше не возвращалась. Я ж ей не муж, никто, значит… Милиция и не стала ничего, а зачем? Может, к другому ушла, почём знать. Если бы родственники… Эх… – он разлил остатки водки и привычным движением опрокинул рюмку.

Стригунков допил свою, попрощался и вышел.

Он опоздал.

…Сначала Келлер подумал, что исчезновение Натальи Ермишиной – самодеятельность Калныньша, но быстро отбросил эту мысль.

Его подчинённый никогда бы себе такого не позволил – не в смысле гуманизма, конечно. Он никогда бы не позволил себе осуществить ликвидацию без приказа или хотя бы без разрешения вышестоящего начальника, ответственного за всю операцию – а таковым был сам Келлер. Исключено.

Да и кому могла понадобиться жадная, недалёкая, амбициозная дура?

Однако Ермишина исчезла.

Из квартиры она ушла сама, с новорожденным сыном на руках, и сама, без принуждения, села в подъехавшее такси – это видели и дворник, и старухи у подъездов. Это было именно такси, жёлтая «Волга» с «шашечками». Номер, разумеется, никто из очевидцев не запомнил.

Конечно, учитывая образ жизни Ермишиной, она вполне могла и сменить любовника, ничего не сказав предыдущему. Келлера беспокоило другое – это было второе бесследное исчезновение человека, имевшего отношение к эпизоду с поездами на тысяча семьсот десятом километре. Два года назад – саюдисовец, исполнитель, Турманис была его фамилия, и вот теперь – Ермишина. Странно, очень подозрительно… Ни одна из официально списанных на несчастный случай техногенных катастроф перестроечных лет не сопровождалась такими странными «хвостами» – это он знал точно, поскольку непосредственно курировал именно это направление дестабилизации обстановки в Советском Союзе.

А в совпадения Арнольд Келлер не верил.

Войдя в квартиру, Аня с удивлением наткнулась в прихожей на невозмутимо переобувающуюся Юльку.

– Ты что здесь делаешь? – удивилась она.

– А я вообще не к тебе пришла, – ответила та, едва повернув голову, как ни в чём ни бывало, повесила мокрую куртку на крючок, нацепила тапочки и скрылась в комнате Матрёны Петровны, откуда доносились незнакомые голоса.

Интересно, подумала Аня, кого это привела сегодня к себе старуха?

Да впрочем, ей-то какая разница! Метнув в закрытую дверь презрительный взгляд, Аня направилась к себе в комнату переодеваться.