Ольга Амплеева - Простые истории из второй половины XX века

– Спасибо, все в порядке, – ответила она спокойно, – просто сегодня негде ночевать.

Я постояла, пошла дальше, но около квартиры обернулась и быстро сбежала вниз.

– Пойдем ко мне. У меня сегодня можно переночевать.

Она удивленно посмотрела, подумала.

– Хорошо. Если я вас не обременю, то для меня это будет выходом.

– Нет, не обремените, – ответила я с готовностью. – Вы мне понравились.

– Благодарю, – сказала девушка, слегка усмехнувшись, и мы вошли в квартиру.

Когда пили чай, я узнала, что ее зовут Валерия, Лера. Она осталась без жилья (почему, не объяснила), а снять не может: последнее время не работала, и у нее нет денег. Когда найдет работу – снимет комнату.

Я уложила ее спать и решила, что, пока не снимет комнату, я оставлю ее у себя. Вот так Лера поселилась у меня. С тех пор вот уже более двадцати лет я вздрагиваю при этом имени.

Лера была удивительным существом. После дня, проведенного с ней, я уже в нее влюбилась. И это несмотря на мою дикую влюбленность в Гришу (его звали Гриша). Днем она где-то ходила – искала работу, а вечерами мы сидели на кухне. Как она пела! Более изумительного по красоте контральто я не слышала. А как играла на гитаре, а на фортепиано!

Я не описала ее внешность: это была блондинка с прекрасными белокурыми волосами, темно-синими глазами, ярким ртом. Более обаятельной улыбки и смеха я ни у кого не встречала. Другой Леры не существует. Невозможно было представить, что кто-то сможет устоять перед этим воплощенным обаянием.

Как-то утром она сказала, что сегодня вечером ее не будет, вернется очень поздно. После долгих расспросов она наконец сообщила, что устроилась петь в один из немногих имевшихся тогда ресторанов (не в самый лучший) и что фамилия ее Корецкая. Фамилия мне показалась знакомой, а потом я вспомнила афишу: «Исполнительница цыганских песен и романсов Валерия Корецкая».

Я очень удивилась, а еще больше удивилась месту ее работы. Тогда, немного подумав, она рассказала следующее: последние полгода у нее был любовник – музыкант в оркестре ресторана (одного из лучших в Москве). Она в том же ресторане пела. Как недавно выяснилось, директор ресторана проворачивал какие-то левые дела, в которые ее любовник был замешан. Директора арестовали, а ее музыкант пока прятался (она не знала где). В том ресторане она уже не могла выступать и оказалась без работы.

– Ты его очень любишь? – спросила я робко.

– Кого? А… совсем не люблю, разве что жалею. Он слабый, жалкий человек. Правда, довольно умный.

– Так зачем ты…

– А так. От одиночества. И он просил очень. Он меня любит, говорит, что не может без меня жить, – она странно усмехнулась.

– Тот, кого я любила, не любил меня.

Мы помолчали.

– Расскажи про него, если тебе это не очень больно.

– Ну что ж, – сказала она, помолчав, – могу.

Когда она начала рассказывать, я снова открыла рот от изумления. Валерия была родом из чинной профессорской, даже дворянской, семьи. Последнее очень чувствовалось: удивителное изящество фигуры, благородство рук – все это бросалось в глаза.

Отец Леры, профессор математики, чудом уцелел в предыдущую эпоху, может быть потому, что его работы имели важное практическое применение. Четыре года назад он умер от какого-то легочного заболевания, мать ее скончалась лет пятнадцать назад. Лера мне показывала свою фотокарточку времен девятого класса (она моя ровесница): красивое, но очень серьезное лицо, без этого теперешнего безумного обаяния. К десятому классу Лерино душевное состояние было близко к моему, но она была лишена моих комплексов, была красива и осмелилась влюбиться. Ее избранник был отцовским учеником, только что вернувшимся с фронта после тяжелого ранения в чине подполковника.

Он, как и все, восхищался Лериной красотой, уважал ее ум и с удовольствием с ней беседовал. То, что она сходила по нему с ума, он или не замечал, или старался не замечать. Но дело потихонечку шло и, может быть, и пришло бы к счастливой развязке, если бы не случай.

Площадкой выше в общей квартире жила некая легкомысленная, но хитрая особа, года на два старше Леры. Особа работала продавщицей в одном из центральных универмагов и считала себя «профессионалом жизни». И вот как-то во время визита подполковника эта самая Леночка забежала за чем-то. Лера в изумлении смотрела на подполковника. Леночка, в подметки ей не годившаяся по красоте и уму, через две минуты заставила смотреть себе в рот не очень молодого, умного и опытного мужчину. Финал понятен: свадебные фанфары и подполковник женат на пустой и хитрой женщине.

Для Леры это был горький урок: ничто, ни красота, ни ум, ни родство душ, не имеют значения в борьбе за любовь по сравнению с неким почти неопределимым свойством. Потом этот способ вести себя, этот неопределимый набор компонент поведения она назовет женским очарованием, обольстительностью и, более общо, обаянием. С тех пор Лера стала рабой обаяния. Все для нее потеряло смысл, кроме одного: приобрести это свойство. Это, и только это, ключ к счастью, думала она.

Окончив школу, она поступала в театральное училище, но не поступила. Работала на каких-то временных работах и танцевала в самодеятельном ансамбле. В конце года ухаживала за тяжело заболевшим отцом. Потом смерть отца – об этом Лера сказала как- то между прочим, а я подумала о тогдашних ее чувствах, и мне стало страшно. Затем, постепенно, она стала выступать с пением в ресторанах и даже слегка прославилась. Голос у нее был, в общем, не обработанный. Она сама его постоянно совершенствовала.

Случались какие-то связи, еще какие-то полунесчастные любви. Когда, где проявилось в ней это неотразимое, сверхнормальное обаяние? Какими муками она за него заплатила? Думая о страданиях, через которые прошла Лера, я удивлялась тому, что те не отразились на ее внешности. За обольстительной улыбкой не было видно грусти. Разве что в самой глубине глаз, если очень приглядеться, можно было заметить ее легкую тень.

Итак, Лера мне все это рассказала, я ее выслушала, и мы расстались надолго, до вечера. К тому моменту я уже сдала госэкзамены и была какое-то время свободна.

Днем мне позвонил Гриша. Вечер у меня оказался свободным (Лера поет в ресторане), и я позвала его в гости. О Лере я ему не рассказывала. Было много сомнительного в ее биографии, а времена были сложные. Кроме того, еще что-то меня останавливало.

Лера ушла в пять, а в шесть явился Гриша. Только мы сели пить чай, как раздался звонок в дверь. Очень удивленная, я открыла дверь и увидела Леру. Она кратко объяснила, что вечер не состоялся и что она вообще не будет больше петь в этом ресторане.

Лера прошла на кухню и в недоумении остановилась. Не могу передать, с каким изумлением смотрел на нее Гриша. Она еще была в длинной цыганской юбке и шали. Распущенные белокурые волосы свободно вились по плечам, и все, что требовалось для цыганского костюма – бусы, мониста, браслеты, было надето. Я стояла просто как истукан. Наконец, немного придя в себя, представила их друг другу. Лера тоже села пить чай. Затем Гриша, к моему удивлению очень смущенно, сказал, что если она цыганка по профессии, то должна уметь гадать. Лера не очень охотно достала карты и погадала ему на картах и по руке. И вот тут-то ему стало просто страшно. Он в каком-то оцепенении сидел на стуле.