Александр Овчинников - 2020

Олег собственноручно участвовал в грандиознейшем надувательстве. Пожалуй, впервые за всю историю человечества этот термин можно было применить к целой стране. Хотя сейчас он не поручился бы, что страна еще есть.

Посмотрел на свои руки. На одной вены ужасно вздулись. У локтя был саднящий кровоподтек. В памяти всплыли доходяжки в парке и жуткая инъекция, из-за которой он едва опять не впал в почти бессознательное состояние. Его собственные руки превращали телеведущих-доходяжек и их гостей в обычных людей. Его собственные руки помогали вершить чудовищную несправедливость. Горюнов потряс головой.

Мерзко улыбающиеся клоуны, только что сытно пообедавшие едой, а не этим ее заменителем, в котором настоящим было только название, влезали в шкуры. Запах их пищи тогда служил единственной ниточкой, связывающей сознание Олега и его тело. А он, голодный, помогал этим гадам.

Застегивал шкуры, наполнял их воздухом, подворачивал губы и ноздри, открывал глаза и поправлял веки, поддувал специальными насосиками рты, подбородки, шеи. Следил, чтобы не торчало незамаскированных участков. Дорогие рубашки и костюмы были пришиты к этим оболочкам, видимо, чтобы не терять время на переодевание.

Он выполнял работу механически, словно робот. Андроид, чье человеческое начало искусно подавлено каким-то химическим составом. Да, это было отличное надувательство. Непосвященный вряд ли бы отличил диктора новостей или ведущего видеосюжета в шкуре от обычного человека, чье тело отреагировало на сублимированное питание.

И вот, эти надутые индюки вещали с экранов, а Олег, сидя на полу, ждал звонка, означавшего, что сюжет закончился и пора развоплотить очередного мошенника, завершившего свои лживые речи на камеру. Он включал насос и сдувал шкуры, а потом еще долго развешивал их по стойкам и сушил от пота специальным порошком, прежде чем отправиться домой.

Теперь, когда он вспомнил все это, доходяжки в парке перестали казаться чем-то необычным. Они просто из высшей касты. Правительство всех обвело вокруг пальца, а если быть точным, то надуло. Питание, создаваемое по непонятным формулам, невероятные отключающие сознание и память эликсиры, телевизор, населенный образами обычных людей и клеймящий позором доходяжек – единственных, кто вообще выполнял работу в этой фальшивой стране. Надувательство, чудовищное, циничное, тотальное.

Он вспомнил операторов и осветителей, компьютерщиков, которые создавали обстановку для сюжетов. Их всех опоили, как и его. Заставили заниматься промыванием мозгов таким же ни в чем неповинным людям. Пропаганда вышла на новый уровень.

Олег зарычал, а тело свела судорога. Он вспомнил, как впервые получил инъекцию. Это случилось в изоляторе, в который его поместили вместе со многими другими оппозиционерами, по крайней мере он увидел много знакомых лиц, пока конвой вел его от машины к дверям. А машины все прибывали к зданию. Акция была масштабной. Партия хорошо подготовилась, честным выборам никто не должен был помешать.

– Не волнуйтесь, просто анализ крови. – Сообщил через медицинскую маску бугай, вошедший в одиночную камеру, где Горюнов сидел уже больше часа. – Закатайте, пожалуйста, рукав.

Такой вежливый. Олег даже не успел возмутиться. Хотя с какого ему должны делать анализ крови? Бред. Помутнение какое-то, он не подозревал подвоха, а зря.

Шприц вошел в вену, и Олег удивился тому, как внимательно на него смотрит этот человек. Глаза были злыми, цепкими. Под маской угадывались широкие скулы. Медицинская шапочка скрывала волосы и лоб, возле левого виска из-под нее виднелся шрам. Неуловимым движением тип поменял какую-то насадку, оставив иглу в теле Олега.

Боль была ужасной. От иглы словно пустились по руке в обе стороны разряды тока, обжигающе невыносимые. Он инстинктивно рванулся в попытке освободиться, но хватка оппонента оказалась мертвой, а реакция молниеносной. Олег получил мощный удар локтем в зубы, голова откинулась, во рту появился вкус крови. Вдобавок он ударился затылком о стену. Его свободная рука оказалась прижата к груди корпусом врага, а на ноги бугай надавил своим коленом.

Пытка продолжалась несколько секунд, которые для Горюнова растянулись на несколько мучительных часов между импульсами адской боли. Ее отголосок даже при простом воспоминании о ней зашевелился у Олега внутри, скрутив все внутренние органы, запустив от живота к горлу тяжелый комок. Он потряс головой, покачнулся и задел рукой батарею.

– Черт! – сунул ошпаренную руку в рот.

Когда тип вытащил иглу, у Олега почти не осталось сил, но он все же сумел прошептать «Я найду тебя!» непослушными губами. Он вспомнил, как тот пожал плечами.

Боль отступила. Сел на бортик ванной, привалился головой к дверному косяку. Мысли утрачивали четкость, путались. Тошнота подступала волнами. Перед внутренним взором попеременно крутились видения чужих пыток, на которые его таскали в перерывах между отупляющими инъекциями. Что это были за издевательства и над кем, он не помнил. Только смутные образы палачей маячили перед ним.

– Номер 16! Ты номер 16! У тебя нет имени! – Трехмерная тень издевательски разевала рот. – Смотри, смотри, смотри! – И какие-то люди с невзрачной внешностью, одетые в военные мундиры, орудовали щипцами, клещами, молотками, иглами – мяли, рвали, растягивали, вырывали, дробили, кромсали, выкалывали.

К концу экзекуции их одежда и пол и стены вокруг становились черными от крови. Движения палачей или, лучше сказать, садистов, казались замедленными, а издевательский хохот тени и вопли пытаемых сводили с ума. Не смотреть было нельзя: веки зажимались тисками и любая попытка отвести взгляд или прикрыть глаза становилась персональным истязанием. Если он умудрялся потерять сознание, его стегали хлыстом, а тень словно надвигалась на него с невыносимым животным криком: «Смотри! Смотри, смотриииииии!»

Потом он снова сидел, прикованный наручниками к столу, и следователи заставляли его подписать документы. Отречение от всего, во что верил, доносы, признания, сведения лживые и мерзкие. О нем, о его семье, союзниках и просто о людях, которых даже не знал. Он не мог этого сделать.

Сознание отключалось, но его приводили в чувство, окатывая ледяной водой, ударяя током, втыкая иглы – фантазия тюремщиков была скудной во всем, что касалось чего-то кроме изощренных издевательств над человеком. И все же он ни разу ничего не подписал. Захаркивал кровью листы, рвал их, прокорябывал при росписи, а однажды изловчился и воткнул ручку в руку замешкавшегося следователя.

После этого ему не давали спать трое суток, подвесив на раме в полувертикальном положении и включая стробоскоп каждый раз, когда он начинал проваливаться в сон. Если раздражающее мигание не помогало, конструкция, удерживающая его, начинала вращаться. В конце третьих суток он все же отключился, несмотря на пытки.