Алекс Норк - Ноль часов по московскому времени. Новелла IV

Солнце заглядывает, совсем не хочется говорить о смерти.

– А коробку вы тоже возьмете?

– Бутылка была в коробке?

– Ну… я хотела себе оставить, жалко такую выбрасывать.

…

Действительно жалко – почти что произведение искусства: тонкие полированные дощечки покрыты веревочным материалом благородно-серого цвета, во всю длину дверка, верхние и нижние петли закрывают ее, наброшенные на красные маленькие винные бочонки – этакий пейзанский декор… а посередине дверки и сбоку две, тоже красные, сургучные печати с изображениями чего-то фирменного… вскрытые, от боковой свисает веревочка.

– Обещаю вам коробку вернуть.

Чай и мои вопросы скоро закончились, и я уже двинул на выход, но в боковом зрении мелькнул бокал, пустой, однако похожий…

– Катя, это такой же, как те на столе?

– Да. Из него Анна Николаевна вино пробовала.

– Стоп! Промытый бокал?

– Я вымыла.

– Еще потом надо содой промыть.

Прозрачные стенки и ножка, а в месте стыка ножки и дна подкраска – светло-зеленый цвет – дальше вверх по стенкам цвет исчезает.

А внутри… да, на таком донышке светлых крупиц не увидишь, разве если нарочно вглядываться.

Примерно через час мы отправились к себе на Петровку.

С тремя протоколами, по которым картина случившегося, не во всех еще деталях, но в целом – нарисовалась.

Однако сначала о действующих лицах.

Хозяин – крупный лесопромышленник.

Хотя тогда они все числились и называли себя «предпринимателями».

А в экспорте круглого леса, такие стартовали из самых первых и «предпринимали» с нарушениями чего только можно, включая вырубку леса на больших не относящихся к ним хозяйственных территориях; в спайке, разумеется, с местной администрацией, для которой тогда взятка даже в десять тысяч долларов была вполне привлекательной. На российских окраинах творить можно было вообще что угодно, а если вдруг несговорчивый какой-то возникнет инспектор – так прямо на делянке его и зарыть.

Хозяин, кстати, и в физиономическом смысле не походил на представителя ласковой части человечества: темные волосы и глаза, ссуженный вниз овал лица с несколько орлиными чертами; вроде бы русский, но кто нас, намешанных, знает.

Анна – его дочь от какого-то первого брака. По ней мы пока ничего не узнали, кроме возраста в двадцать четыре года, а исполнилось в тот день двадцать пять. Лицо, волосы, фигура… всё аккуратное, но без заметного выражения.

Молодой человек Эдуард – племянник, сын сестры хозяина. Сестра – врач в Белоруссии, а парень – будущий биолог, заканчивает второй курс МГУ.

Импозантный господин, имя – Феликс Андреевич (фамилии здесь, и в большинстве случаев, я не привожу), совладелец бизнеса, но, как себя сам обозвал, «миноритарный». По терминологии, миноритарный – тот долевой совладелец, который, за меньшей частью своего капитала, имеет долевые доходы, но не имеет права влиять на управленческие решения. Докапываться как именно у них на самом деле внутри обстояло, мы, разумеется, ни прав не имели, ни особого для следствия смысла.

Теперь самое интересное – Марина – жена… не знаю до сих пор, как в точности в таких случаях называть кого нет.

Переводчик фирмы.

То есть в таком качестве она появилась около полугода назад, а через три месяца стала женой своего шефа.

Интересно, откуда она вообще появилась.

Из Америки.

Еще школьницей была, когда ее мать вышла замуж за работавшего у нас американца, и доучивалась девушка уже там.

Со слов Феликса, после колледжа Марина проучилась, вполне успешно, в университете; еще студенткой старалась подрабатывать англо-русскими переводами. На удачу, в какой-то крупной фирме ей предложили на хороших условиях поработать около года в России. А когда контракт заканчивался, решила поискать тут в буржуазной уже Москве, и как раз к Феликсу на собеседование заявилась. Переводчик, по сути с обоими родными языками, и еще с хорошим французским, который учила в университете.

Михалыч, между прочим, отметил, что у Феликса, когда тот рассказывал, звучало о ней, как о служащей, в неподходящем к произошедшему тоне.

…

Еще одно обстоятельство: от того же Феликса выяснилось, что организацию две недели назад начали шантажировать: дважды приходили письма с требованием полутора миллионов баксов, и указывался вполне грамотный способ передачи денег, когда оперативный перехват преступников осуществить очень сложно. Угроза за отказ традиционная – жизнь руководителя и его близких.

Ответили на это усилением охраны – Марина и Анна стали ездить с водителями-охранниками, а до того сами сидели за рулем.

Шантажа, различного рода, было тогда предостаточно – иногда вполне даже серьезного, но нередко с попыткой просто взять на испуг.

У фирмы, сказал Феликс, раньше такое уже случалось, но на угрозы не поддавались, а тем более, уже год находились под охраной конторы от Минобороны – хотя, формально, и частной.

Тут следует опять предостеречь от наивного удивления – в буржуазную стихию именно «силовые» и «советские партийные» органы бросились самыми первыми, а достаточно показательным случаем стал «блошиный прыжок» Филиппа Попкова – главного борца против диссидентов и вообще «буржуазного влияния Запада», прыжок из трехзведочного генеральского мундира КГБ СССР в помощники к миллиардеру Гусинскому.

Охрана у фирмы оказалась, следовательно, вполне надежной, но показания дежуривших охранников – совершенно пустыми: «находились в холле, узнали, когда произошло, от Анны Николаевны».

«Сапоги», – сказал Аркадий, когда позже мы просили дать им характеристику в связи с возникшими во все стороны подозрениями, – «туповатые, но исполнительные. Но чтобы вместе с криминалом что-нибудь замутить – нет, хотя за отдельного какого-то работника поручиться нельзя».

Ну, это тогда.

Сейчас, очень похоже: все вместе со всеми и против кого угодно, вопрос лишь в количестве денег.

Дальше – по самому событию.

Значит, от Кати.

Сесть за стол должны были в половине шестого. Дома не готовили – заказ получили из ресторана. Примерно за полчаса Катя начала на стол накрывать. Скоро вернулась из парикмахерской Аня, попробовала вино, что оно то самое с аукциона – что фэйк не подсунули… вино купила в Париже – откуда несколько часов назад прилетела. Бутылка была в коробке, в баре на стеллаже. Аня, как приехала, ее туда поставила, чтобы пить потом первый тост, потому что какое-то замечательное очень вино. И Аня переодеться к себе пошла, а минут через десять уже сели. В бокалы вино наливал, кажется, Эдуард. А дальше поднялся шум, ребята из охраны туда побежали, от них она узнала про Марину, потом, испуганная, в зал не входила. Но вообще, у нее «в голове смешалось, может чего-то спутать».