Игорь Бойков - Кумач надорванный. Роман о конце перестройки

Валерьян, выбираясь из растревоженной очереди, пытался вспомнить, что недавно, весной, писали про Грузию в газетах, о чём шумели месяц назад её народные депутаты.

Нерусские, говорящие с акцентом, словно даже бравирующие им делегаты, напористо давили на Съезд. Дотошно и натуралистично, будто нарочито желая вызвать у остальных ощущение прожигающего стыда, расписывали, как солдаты укладывали на тбилисской площади невооружённых манифестантов автоматными очередями наповал, как остервенелые десантники кромсали сапёрными лопатками грузинских женщин, как хладнокровно командовали расправой русские офицеры и генералы.

Стыд от таких рассказов действительно пробирал. Депутаты, в том числе и военные, не оспаривали их ни в чём, будто виня за случившееся и себя лично. Павел Федосеевич, сидя перед телевизором на диване, трагически опускал веки: “Что ж они, гады, творят? Против женщин – танки и ВДВ… Ох, с-с-сволочи номенклатурные!”

Валерьян, словно желая исправить подпорченное настроение, зашагал от “Центрального” не обратно к остановке, а по 50-летию Октября в другую сторону, к Малому Трубному переулку. Уходя из дому, он забыл надеть часы, но ощущать время мог хорошо, потому не сомневался, что успеет вернуться к сроку. “На Трубе”, напротив входа в музыкальный магазин, собиралась “биржа”. Таким вызывающе несоветским словом стали с недавних пор называть музыкальную толкучку, возникавшую здесь по выходным.

Народу на “бирже” толклось немногим меньше, чем в отделах гастронома. Юноши и девушки, одетые кто во что – одни в джинсах, футболках и по-пиратски обвязанных вокруг головы цветастых платках-банданах, другие, напротив, незатейливо, по-простецки – рассматривали выложенные торговцами на настеленных прямо на асфальт газетах кассеты и пластинки, приценивались к кожаным курткам и шипастым металлическим браслетам, листали отпечатанные на машинках брошюры с песенными текстами рок-групп. Кто-то просто слонялся туда-сюда, или поджидал кого-то, дымя сигаретами и небрежно поплёвывая на асфальт.

Валерьян, закинув сумку с винными бутылками на плечо, неторопливо переходил от одного торговца к другому, интересуясь, нет ли новых записей группы “Кино”, других нравившихся ему групп. Порой, заинтересовавшись, приседал на корточки, принимался вертеть в руках то одну кассету, то другую, вчитываясь в начирканные на бумажных обложках вручную названия рок-команд.

– Здорово, Валюха! – вдруг по-свойски хлопнула его по спине чья-то ладонь.

Щекастый, стриженый под “грибок” парень уже совал ему растопыренную пятерню:

– Давно ж ты сюда не забредал! Новым музоном разжиться захотел?

Валерьян поднялся на ноги.

– Да было б чем. Всё слушано-переслушано уже.

– Ишь, гурман… – щекастый понял брови. – В Москву тогда езжай, на Арбат.

Валерьян, не удержавшись, подмигнул с ехидцей:

– Часто там бывал? Знаешь?

Ему показалось забавным, что простоватый увалень, бывший одноклассник Стас, почти всякие каникулы мотавшийся к деревенской родне, мог сделаться завсегдатаем арбатских сборищ, про которые только-только начали писать газеты.

Стас, задетый за живое, выпятил нижнюю губу:

– А чего ж не бывать? От нас три часа на электричке – и всё, Москва. Делов-то…

Валерьян улыбнулся, произнёс примирительно:

– Съездить не трудно – согласен. Только всё не собраться мне. Что там, на Арбате? Правда сплошь музыканты, поэты, художники выступают?

Стас приосанился, почувствовав превосходство.

– Там теперь кто хочешь выступает. За политику много задвигают, за Америку, против коммуняг.

– Удивил… За политику теперь в любой очереди “задвигают”, – скептически заметил Валерьян.

Стас загорячился вновь:

– Не, грамотно на Арбате, говорю. В очередях лаются просто, а там по-умному говорят, объясняют, что к чему. Кто приколет – того и слушаешь. Круть!

– Ты разве про политику туда ездил слушать? – усомнился Валерьян. – Я думал, купить чего.

– Одно другому не помеха. Музыки на Арбате – завались. Любую группу найдёшь. Хоть забугорную, хоть нашу. В Москве сейчас вообще что угодно достать можно, – Стас ухмыльнулся с самодовольством. – Надо знать только, где.

– Что ж, например?

– Да что желаешь! Кассеты – на Арбате. Джинсы, кроссовки, куртки фирменные – с рук. Видаки и фильмы – тоже.

– Что ж за фильмы? – спросил Валерьян, не жадный до вещей.

Стас сально хихикнул:

– Фильмы – зашибись! Эротика, порно – у-ухххх! Прямо в видеосалонах. Такое в наших не крутят.

Валерьян переступил с ноги на ногу, прикусил губу.

– Про всё-то ты уж проведал…

– Захочешь – проведаешь. Всё там купить реально, отвечаю. Выбирай – не хочу.

Они, не сговариваясь, двинулись вдоль ряда торговцев назад, к перекрёстку. Стас не был прижимист, потому доверительно оповестил:

– Я, кстати, на следующей неделе, в выходные, в Москву сгонять как раз собираюсь. На день. Ещё ребята поедут, девчонки. Хочешь с нами?

– На Арбат?

– И на Арбат, и так – закупиться. Потом погулять.

Валерьян хмыкнул.

– Деньгами не богат.

Стас подтолкнул его локтем в бок.

– Не прибедняйся. Стипендия-то небось, повышенная. Ты ж ещё в школе вечно в “отличниках” ходил.

– В “хорошистах”, – педантично поправил Валерьян.

– Один хрен – учился. Так что должно тебе в универе “копьё” капать.

Валерьян скосил на Стаса пытливый глаз. Почти всё, что накопил со стипендии, он истратил на покупку часов, но сознаваться в этом не стал.

– Зазываешь?

– Приглашаю, чудак. Чего ломаешься? Реально в Москве сейчас супер.

Стас словно удовольствие справлял, осознавая, что способен Валерьяна чем-то поразить. И пока они шли к остановке, уговаривал довольно настойчиво.

– Ладно, домой я, – сказал Валерьян, видя, что подъезжает его автобус. – Будет получаться – позвоню.

Он поудобнее подзакинул на плечо сумку с бутылками, и те издали характерный стеклянный дребезг.

– Ты чего это? – дуги широких бровей Стаса заострились. – Никак с бухлом?

Валерьян прикусил ноготь мизинца, крутанул шеей.

– Для дома купил. День рождения мать сегодня справляет.

Стас, прощаясь, вновь фамильярно облапал плечо Валерьяна.

– А-а, для мамы бегал. Я уж подумал, для себя…

Он грубовато, но добродушно засмеялся.

В дороге, глядя на дома, светофоры и повороты отстранённо, точно на повторяющиеся однообразные и блеклые картинки, Валерьян чувствовал, что его начинает по-настоящему тянуть в Москву.

Дома, в гостиной, был уже раздвинут и застелен скатертью стол, и когда Валерьян, открыв входную дверь своим ключом, принялся разуваться в прихожей, обеспокоенная мать забросала его вопросами:

– Где ж ты пропадал? Неужели очереди такие?