Феодор Алексеев - История об Аморетте. Часть первая

Предисловие, или Нулевая глава

Так-так-так… Думаю, прежде чем начать, мне нужно до мельчайших подробностей разобрать конец всей этой довольно-таки странной и поистине ужасающей истории, что приключилась когда-то со мной. И, конечно-конечно, я прекрасно понимаю, что сейчас вы вряд ли что-то поймете, хоть во мне и теплится надежда на обратное. Но все же мне действительно надо начать именно с того дня и именно так, как я бы это сделал, реши я тогда вдруг взяться за письмо.

Ита-а-ак…

I

Дождливое утро в середине октября. Восемь часов. Понедельник. Для кого-то настало время идти на работу. Но не для меня, конечно. Поскольку я этого рабочего дерьма вдоволь навидался и знаю, к чему это дерьмо приводит. Так что теперь – я в домике. Теперь я снова живу в центре Города и редко выхожу на улицу.

У-утро. Скоро придет Аморетта. Она обещала принести мне пиццу.

«М-м-м… Пицца… Только представить… Сантиметровый слой расплавленного сыра, сочащегося маслом… По нему аккуратной поварской рукой симметрично разложены тонко нарезанные ломтики салями… Го-о-осподи… Пи-ицца! Тонкое тесто так обжарено, что при легком нажатии похрустывает… Томатная паста…»

И надо сказать, это была не просто томатная паста. Таких паст я за все свои тридцать пять лет нигде не встречал. Только в пицце, которую каждый понедельник приносит мне Аморетта.

«Аоэа…» – слышу я свой голос сквозь сон.

Вдруг по ушам: «Бррррынь!» – телефон звонит.

(Зря я все-таки положил эту… э-э-э… орущую хуйню возле ушей.)

– М-м?

Это Аморетта. Это ее милый молодой голосочек я слышу в трубке.

– А-а… А-а-а! Доброе утро, ма-адам. Вы меня разбудили!

– …

– Доброе утро?

– …

– Аморетта!

– Здравствуй, мой милый, мой миленький Люмб. Мне тебе надо кое-что сказать…

– Так, постойте-ка секундочку. А где моя пицца, вы, юная леди?

– Пицца?! Что? Что ты такое говоришь, вообще? Какая пицца, идиот?!

– Заранее извиняюсь, если я что-то…

– Люмб, послушай меня, я должна…

Тишина.

– Люмб, я должна тебе кое-что сказать…

–И что же вы должны мне такое сказать, юная леди?

– Я устала ждать, Феодор. Я жутко устала… У меня больше нет времени. Прощай, мой дорогой Люмб. Прощай…

«Хнык… Щелк! Бип-бип-бип-бип…»

Хм!

«Аморетта устала… Аморетта. Сегодня, получается, пиццы не будет. А-а-а… Точно-точно. Сегодня будет что-то другое… Хм-м… Устала… Жу-у-утко устала… Нет больше времени… Хм-м-м… Прощай… Так. Стоп! Неужели она…»

ТВОЮ-У-У МАТЬ!

II

…Вдоль по-октябрьски серой набережной, что располагалась в самом центре Города хаотично двигались безликие тела-модулоры. Вокруг них гигантскими монументами из папье-маше стояли однотипно-серые многоэтажные дома. По реке медленно шел почти пустой теплоход, на главной палубе которого сидели два-три человека, всем видом своим говоривших о том, что они понятия не имеют, как они там оказались и куда они вообще движутся. А безграничное и, помнится, голубое небо здесь, над центральной городской набережной, как и всегда, было наглухо обтянуто плоскими темно-серыми облаками и почему-то совсем не казалось безграничным.

Но это все – декорации. И надо сказать, что в данный момент они не так уж и важны. Поскольку все те привычные для Города серость, бездушность, холод, однотипность и удушливая замкнутость, проявляющие себя в каждой даже самой маленькой его детали, – все это серое уродство вовсе не олицетворяло собой внутреннее состояние той семнадцатилетней девушки, которая этим утром, сперва позвонив мне, а после покинув свою квартиру через окно и пролетев с тридцать этажей вниз, приземлилась головой прямо на бесцветный тротуар набережной, оставив за собой окантованную нежно-кровавым цветком жуткую спрессованную массу из внутренностей, мяса и костей.

«Боже мой… Моя Амореттка… К… Как же т…»

Да, декорации сейчас не важны. Важно то, что было сказано.

«Ебанутая шлюха…» – наверняка таков был диагноз той девушки. Да, именно так промямлило одно безликое тело-модулор, судя по движению его губ, и именно так подумали все остальные, судя по их возмущенным взглядам.

– Чуть не запачкала мой костюм! Обнюхаются, б-блядь, порошком и летают из окон… Ну, конечно. Пи-и-издец…

– И не говорите!

– А ведь ра-а-аньше такую вот херню только на периферии можно было наблюдать, да?

– Да-да…

– Куда мир катится? Еб-баный ж ты в рот… – такими звуками тело подытожило свою похоронную речь в честь девушки и без каких-либо эмоций на лице, но с трясущимися руками продолжило свой путь.

Хаотичное движение больше не прекращалось – брошенный на произвол судьбы сумасшедший механизм продолжил работу. Полупустой теплоход все так же медленно шел по реке. Люди на нем, вполне естественно, все так же не знали, куда они направляются. А я медленно положил на подоконник бинокль, не понимая зачем, задернул шторы и упал на пол.

«Она это сделала…» – вот что было сказано, и вот что было важно.

Знаете, странно, конечно, но если бы не этот случай, в этом городе я бы уже напрочь позабыл о том, что чувствует человек, вынужденный постоянно шмыгать носом и задыхаться, пытаясь сдержать в себе слезы и крик, вызванные жуткой глухой болью, которую порождает внутри его груди нечто – и он это чувствует всем своим хрупким человеческим естеством – нечто поистине ценное, но сейчас задыхающееся в вакууме безысходности и беспомощности…

Что же! Надо сказать, это действительно очень больно. Но как бы то ни было… Она. Это. Сделала.

А почему это так важно?

Ха-а-а! Сейчас я вам, конечно же, все расскажу, но прежде…

ПЕРВАЯ ЧАСТЬ

Легкое знакомство

Первая глава

Крайняя надежда

…Позвольте мне задать вам один вопрос.

Вы когда-нибудь разговаривали с человеком, все явственнее и явственнее понимая, что перед вами сейчас сидит абсолютно глухое к чужими эмоциям, мерзкое во всех отношениях и абсолютно беспринципное существо?

Нет. Не так.

Вы можете представить себе, как выглядит тупое лицо? Не такое, что нам рисует воображение, руководствуясь исключительно художественным образом тупого человека, как, например, какого-нибудь нелепого выродка с большими и кривыми зубами, прыщавой мордой, чрезмерно низким голосом и редкими волосами, случайно растущими по всей башке. А такое, что на первый взгляд кажется совершенно обычным лицом совершенно обычного, ничем не примечательного человека, но которое – в ходе вашего с ним разговора – все больше и больше разбухает в области челюсти, подкашивает глаза в разные стороны и под конец уже всем своим видом говорит: «Если бы в этом мире для изготовления денег вместо хлопка и льна использовали бы спрессованное дерьмо, то деньги были бы не только целью моей жизни, но и моим любимым блюдом».