Брюс Фёдоров - «Z» Land, или Сон на охоте

– Может, ты и прав? – хмуро прокомментировал Долива слова своего друга. – Тогда тем более хватит нам торчать на открытом воздухе. Чувствуешь, земля опять под ногами вздрогнула, а на горизонте второй раз за день выросли воронки торнадо. Лучше укроемся в здании от греха подальше. Заодно проведаем, как там Женька. Как бы концы не отдала – лежит на койке без движения целые сутки и даже не стонет.

Когда 30 часов назад они наконец увидели вдали неясные очертания каких-то построек и огороженной территории, их радости не было предела. Путь в десяток-другой километров от застывшего в беспомощности УАЗа до зоны спасения вымотал их окончательно не только физически, но и духовно. Сознание саднило от навязчивого, как прилипшая к сапогам глина, вопроса: правильно ли они проложили свой путь? От компаса, вращавшего намагниченной стрелкой во все стороны, прока было мало. GPS, понятное дело, отсутствовал, оказавшись в ловушке электромагнитных возмущений. Там, где были ровные участки почвы, теперь зияли овраги с обрывами, а где низины – там горбились холмы и скальные завалы. Основательно изодрав охотничьи костюмы и обувь, они всё же сумели дотащить с собой свои ружья и вещевые мешки с продуктовыми запасами и парой двухлитровых бутылок с водой. От усталости мускулы ног и живота подёргивала мелкая судорога, а лица, несмотря на защитные противопылевые очки, основательно были иссечены острыми кремневыми сколами.

Подойдя ближе, Чистяков и Долива увидели, что даже это казавшееся им на подходе надежным прибежище, умело упрятанное военными инженерами в тихой и незаметной лощине в сердцевине пологой возвышенности, успело испытать на себе свирепые удары дикой природной стихии. Панельные ограждения, обвитые поверху спиралями колючей проволоки с обоюдоострыми кромками, были разорваны на сотни метров. Распашные ворота центрального въезда и без того были распахнуты настежь, а их створки сорваны с петель и скручены поперёк так ловко, будто ими позабавился, проверяя свою молодецкую силушку, какой-нибудь великан, сошедший с самой высокой вершины Уральского хребта. Доминирующая над всеми постройками кирпичная труба была будто острым скальпелем срезана наполовину. Вместо электроподстанции возвышалась внушительная груда битых асбестоцементных плит и щебня. В не лучшем состоянии находились здание штаба, ангары и складские помещения. Вся территория была усыпана кусками бетона и арматуры. Ажурная и в прошлом высоченная антенна, использовавшаяся прежде то ли для радиосвязи, то ли для радиолокации, ныне плашмя валялась на земле, расплющив своим многотонным весом солдатскую столовую.

Военного объекта как такового больше не существовало. На удивление на две трети сохранилась только казарма для рядового и сержантского состава, на фасаде которой дивным образом всё ещё красовался барельеф в виде пятиконечной звезды, выкрашенной в красный цвет, и надпись в полстены: «Ратным трудом крепи оборону страны».

Даже самый первый поверхностный взгляд утвердил исстрадавшихся скитальцев в нерадостной мысли о том, что военные в спешке оставили свою базу несколько дней назад ещё до грозного события, забрав с собой всю технику и снаряжение.

Уныние и страх закрались в сердца изверившихся в своей судьбе скитальцев. Надежда на человеческую помощь рухнула разом, а следом за ней покинули последние силы. Бесцельно бродили они между молчаливых, ничего не говорящих руин, и всего лишь один вывод продолжал преследовать их: если воинское подразделение в полном составе оставило своё оборудованное и обжитое место, значит, прозвучала безотлагательная команда об экстренной эвакуации по сигналу «боевая тревога». Какие слова прозвучали здесь? Что знали командир и офицеры части и что не знал ни многотысячный Нижнереченск, ни район с его посёлками, ни обширная область, на которой могли бы уместиться три Франции, ни весь народ большой страны? Что разом взорвало мирное небо над головами миллионов мужчин, женщин и детей, оставив в прошлом их мечты, радости и печали?

Нетерпеливое ожидание встречи с любимой женщиной, натужный старт космической ракеты, разламывающей стартовую площадку снопом огня, гуканье первенца на руках молодой матери, яростный порыв горнопроходчиков, возводящих защитные крепи у себя над головой, только чтобы задержать, остановить лавину воды и камня; мечты и замирание сердца, измены и проклятия, зелёные луга под синим небом, журчание лесных ручьёв и заливистые трели соловья – всё это, весь этот калейдоскоп жизни мгновенно исчез, как будто его никогда и не было. Бытие и реальность рассыпались на не связанные друг с другом осколки. Сознание перестало существовать как нейрофизиологический процесс. И, наконец, исчезло понятие смерти, которую с этого момента стало более уместным именовать как – ничто и ни о чём не говорящее событие.

Тогда, в тот день, когда они, с трудом подвинув в сторону скособоченную дверь и уворачиваясь от свисавших с потолка разорванных кабелей электропроводки, зашли внутрь полуразрушенной казармы, их удивлению не было предела. Пройдя по сплошь покрытому трещинами коридору, они оказались в помещении главной спальной комнаты, где среди сдвинутых и разломанных кроватей они увидели сбившуюся в тесную кучу группу людей. Никто их не приветствовал, не кинулся на встречу с ликующим возгласом. Постояльцы этого убогого приюта жались друг к другу и молчали будто на похоронах. Скорбь отпечаталась на их пепельных лицах, а грязные руки были сплошь покрыты ссадинами и багровыми кровоподтёками. В глазах сквозило бесконечное отчаяние. Их было человек 30—35: большинство – мужчины, несколько женщин и двое детей. Одним словом, гражданские всё лица и ни одной офицерской звёздочки. Каким ветром их сюда задуло? Хотя да, похоже, всё тем же, что и их самих.

– Здорово, народ! – возгласил Глеб Долива, намеренно стараясь придать своему голосу весёлые нотки, и попытался заглянуть в глаза каждому, что оказалось делом совершенно непростым – большинство сидело с опущенными ниже плеч головами. – О чём молчим? – продолжал настаивать он, но ответа так и не дождался. Безмолвствовал и его друг Филипп. Трудно давалась ему задача – подобрать нужные слова, чтобы развеять гнетущую атмосферу.

И вдруг в давящей тишине прозвучал голос маленького мальчика лет девяти-десяти, не больше:

– Дяденьки, а водичка и хлеб у вас есть?

Простой вопрос прозвучал для Глеба и Филиппа как трубный глас с ясного неба. Оба одновременно, путаясь в застёжках своих рюкзаков, развязали их и вывалили все имевшиеся в них припасы и бутылки с водой на голый матрас свободной кровати. Сверкнули пробудившиеся глаза. Люди зашевелились и разом развернулись туда, где возвышалась притягивающая к себе горка источника жизни. Вначале одна рука несмело протянулась к продуктам, следом другая, и вот уже все, толкаясь и невнятно шепча какие-то слова, сбились в плотную толпу в попытке выхватить для себя всё, что только возможно, и желательно побольше.